Долой оружие!

— Нет, я давно к тебе охладел, — пошутил он, — Впрочем, я никогда не любил тебя особенно сильно.

— Этого я не думаю.

— Однако, что с тобой? Ты побледнела! Дурные вести?…

Я колебалась. Показать ему письмо или нет? Не лучше ли прежде прочесть самой записку, служившую уликой. Она все еще лежала у меня на коленях. Бессвязные мысли осаждали мою голову. Мой Фридрих, жизнь моя, мой друг, мой муж, мой поверенный, любовь моя… неужели ты для меня потерян? Но может ли это быть, он… изменил! Нет, вздор: минутный угар, вспышка чувственности, это еще не измена… Неужели в моем сердце не найдется настолько снисхождения, чтобы простить почти невольную вину, забыть ее и никогда об ней не вспоминать, как будто ничего не случилось?… Но самый факт обмана, лицемерие? Да, наконец, он, пожалуй, действительно охладел ко мне, и хорошенькая, пленительная Лори ему милее, чем я?

— Говори же, Марта! Что ты молчишь?… Покажи мне письмо, так напугавшее тебя.

Он протянул за ним руку.

— На вот, возьми.

Я передала ему листок, оставив у себя нераспечатанную записку.

Фридрих пробежал глазами анонимное послание, вскрикнул от гнева, с проклятием смял письмо и вскочил со стула.

— Какая низость! А где же улика?

— Вот она; я не хотела распечатывать приложенной записки. Скажи одно слово, Фридрих, и она сейчас полетит в огонь. Я не хочу никаких улик против тебя!

— О, ты, моя единственная!.. — Он был уже возле и страстно прижимал меня к себе. — Сокровище мое! Взгляни мне в глаза — неужели ты можешь сомневаться в моей безграничной любви! Довольно ли тебе одного моего слова?

— Да, сказала я и швырнула конвертик в камин.

Но он не попал на тлевшие уголья, а остался лежать у камина. Подскочивший Фридрих торопливо схватил его.

— Нет, нет, этого не надо уничтожать: мне очень любопытно… вот мы посмотрим вместе. Я решительно не помню, чтобы мне приходилось писать твоей подруге что-нибудь мало-мальски намекавшее на любовную интригу между нами… которой никогда не было.

— Но ты нравишься ей, Фридрих… Тебе стоить подать ей малейший повод…

— Ты думаешь?… Поди сюда, рассмотрим этот документа… Действительно: мой почерк! Ах, вот что! Это те самые две строки, которые ты продиктовала мне несколько недель тому назад, когда у тебя была порезана правая рука:

«Дорогая Лори!

Приходи к нам. Я с нетерпением жду тебя в 5 часов вечера.

Марта (все еще калека)».

— Нашедший записку, очевидно, не понял значения скобок… Это не больше, как забавное недоразумение. Слава Богу, что такая «подавляющая» улика не сгорела; теперь моя невинность доказана. Или ты все еще продолжаешь нас подозревать?

— С той минуты, как ты взглянул мне в глаза, все мои подозрения рассеялись… Знаешь, Фридрих, я была бы ужасно убита твоей изменой, но простила бы тебя… Лори кокетка и прехорошенькая… Скажи, она не делала тебе авансов? Ты качаешь головой… Впрочем, тебе и нельзя поступить иначе. В данном случае, ты имеешь полное право, ты почти обязан даже солгать мне. Мужчине не следует выдавать женщину, все равно, принял ли он или отверг ее благосклонность.

— Так ты простила бы мне увлечение? Значит, ты не ревнива?

— Нет, ревнива, Фридрих, страшно ревнива… Когда я представлю себе, что ты у ног другой женщины и пьешь блаженство с ее уст, а ко мне охладел… утратил всякое пылкое чувство, мне кажется, что я не в силах этого перенести! Впрочем, я не боюсь, чтоб ты меня разлюбил, твое сердце не охладеет ко мне ни при каких обстоятельствах, это я отлично сознаю… наши души слишком срослись между собою, но…

— Понимаю. Однако ты не имеешь повода воображать, что я бы относился к тебе, как муж после серебряной свадьбы. Для этого мы женились еще слишком молодыми. Пока во мне не угас страстный пыл, несмотря на мой сорокалетний возраст, этот огонь будет гореть для тебя. Для твоего Фридриха, ты — единственная женщина в мире. И если б даже я подвергся искушению, то твердо намерен преодолеть его. Счастье, заключающееся в сознании, что ты свято сохранил клятву верности, гордое спокойствие совести, с которым можешь сказать себе, что тесный союз любви ни в каком отношении не осквернен тобою, — всем этим я слишком дорожу, для того чтобы принести такое благо в жертву преходящей вспышке страсти. Кроме того, ты сделала из меня безусловно счастливого человека, милая Марта, и потому я стою выше всего, что называется угаром любви, увлечением, удовольствием. Они не соблазняют меня, как не могут соблазнить обладателя золотых слитков несколько медных монет…

Какую отраду вливали мне в душу его слова! Я положительно была готова благодарить автора безыменного послания за то, что он доставил мне эти сладкие минуты. Каждое слово нашего разговора было занесено мною в дневник. Еще и теперь я могу прочитать эту заметку от 1-го апреля 1865 г. Но как далеко, как далеко то блаженное время!