Долорес Клэйборн

Записка была примерно такой: «Мам, я пошла к миссис Деверо с Синди Бэбкоб помочь со стиркой отельного белья — к ним на праздники съехалось много больше людей, чем они ожидали, а ты знаешь, как миссис Д. артрит замучил. Когда она позвонила, по голосу слышно было, что бедняжка совсем голову потеряла. Вернусь помочь с ужином. Целую и люблю. Селена».

Я знала, что вечером Селена принесет долларов пять, много — семь, но радоваться им будет, точно сотне. И будет рада опять туда пойти, если миссис Деверо или Синди позвонят ей, а если ей предложат летом работать в отеле горничной неполный день, она, конечно, начнет меня уговаривать, чтоб я позволила. Деньги-то ведь это деньги, а на острове в те дни все больше товар на товар меняли, и деньги заработать непросто было, то есть наличные. Ну а миссис Деверо, конечно, снова позвонит и только рада будет написать Селене рекомендацию для отеля, если Селена ее попросит, потому что Селена всегда работала прилежно, не боялась спину гнуть или руки пачкать.

Ну прямо совсем как я, когда я в ее возрасте была, другими словами — и поглядите, во что я превратилась. Еще одна рабочая кляча, на ходу горбится, а в аптечке — пузырьки с болеутоляющими таблетками. Селена ничего этого не видела, но ей же только пятнадцать стукнуло, а девочка в пятнадцать лет ни черта не понимает в том, что видит, будь это у нее и под самым носом. Перечитала я эту записку и подумала: нет уж! Не позволю, чтоб она в тридцать пять совсем измочалилась, как я. Не допущу, пусть даже мне ради этого умереть придется. Но знаешь что, Энди? Я ведь не думала, что дойдет до такого. Я думала, может, умирать-то никому, кроме Джо, не придется.

Положила я записку назад на стол, опять плащ застегнула, натянула резиновые сапоги. Потом ушла на задний двор и постояла у белого валуна, на котором мы с Селеной сидели в тот вечер, когда я ей сказала, что ей больше не надо бояться Джо, что он обещал больше ее не трогать. Дождь кончился, но в ежевике за домом капли все падали и падали и повисали на голых ветках — ну просто брильянтовые серьги Веры, только не такие большие.

Кусты на пол-акра разрослись, и пока я сквозь продиралась, только плащ и сапоги меня и выручали. И не в сырости дело было, а в шипах — так в тебя и впивались. На исходе сороковых тут трава росла, цветы, а у сарая колодец был с крышей. Но лет через шесть, как мы с Джо поженились и переехали в дом — ему его дядя Фредди завещал, — колодец высох. Джо уговорил приехать Питера Дойона и найти для нас новое место у западной стороны дома. И с тех пор у нас с водой никаких трудностей не было.

Ну а как мы перестали к старому колодцу ходить, на пол-акра за сараем и разрослась чертова шипастая ежевика высотой мне по грудь. И шипы цепляли мой плащ и рвали его, пока я бродила взад-вперед, высматривая крышку на старом колодце. Ну и руки исцарапала, пока не сообразила рукава на них натянуть.

А под конец я эту чертову яму нашла — но только потому, что сама чуть в нее не ухнула. Я шагнула, а под ногой что-то шаткое, вроде бы мшистое, да как треснет! Только я успела ногу отдернуть, как доска переломилась. Ну, тут мне повезло: упади я грудью, так вся крышка рухнула бы. Дин-дон, дин-дон, из колодца выйди вон!

Я на колени встала, рукой лицо загораживаю, чтоб шипы его не исцарапали и глаз мне не выкололи, а сама крышку осматриваю.

Шириной она была фута в четыре, а длиной в пять. Доски все побелели, искривились и подгнили. Я нажала на одну ладонью — словно на лакричную палочку жмешь. А та, на которую я наступила, вся прогнулась, и свеженькие щепки вверх торчат. Шагни я пошире, так провалилась бы, а я тогда сто двадцать фунтов весила, не больше. А Джо был тяжелее фунтов на пятьдесят с лишним.

В кармане у меня носовой платок был, и я привязала его к кусту у крышки со стороны сарая, чтоб сразу его в спешке найти. А потом вернулась в дом. Ночью сразу уснула и никаких кошмаров не видела — в первый раз с того дня, когда я узнала от Селены, что задумал сказочный принц, ее папочка.

Это на исходе ноября произошло, но я пока ничего больше делать не собиралась. Думается, мне вам не надо объяснять почему, но я все-таки скажу: случись с ним что-нибудь вскоре после нашего с ней разговора на пароме, Селена начнет на меня коситься. А я этого не хотела, потому как частица любви к нему в ней осталась, и, наверное, навсегда, и еще я боялась того, что она почувствует, если чуть заподозрит, что на самом деле было. Что она почувствует ко мне, это конечно, но я даже еще больше боялась, что она почувствует к себе. Ну а о том, как все обернулось… пока ладно. Думается, до этого я еще доберусь.

Вот я и выжидала, хотя ждать для меня всегда всего трудней было, уж раз я приму решение. Но дни шли, складывались в недели, как всегда бывает. Иногда я спрашивала Селену про него: «Отец ничего?» Я такой вот вопрос задавала, и мы обе понимали, про что я. Она каждый раз отвечала «да», и у меня на душе легчало. Ведь примись Джо за прежнее, мне пришлось бы с ним сразу разделаться, риск там или не риск. И последствия тоже к черту.