Долорес Клэйборн

А он стоит и молчит, только кулаки сжимает и разжимает, и позади него первые светляки свои круги выписывают. Лодки на заливе еще видны — так, тени какие-то, и мне вспомнилась Вера. Если, думаю, она сейчас не на седьмом небе, так на пороге. Только о Вере думать не годилось, а только о Джо. Мне нужно было, чтоб он двигаться начал, и я решила, что еще одного хорошего тычка будет довольно.

— Да все равно мне, на что ты там их потратил, — говорю. — Остальные-то у меня, и ладно. А ты положи на себя… хоть какой-то толк от твоей разваренной макаронины будет.

Он, пошатываясь, попер на меня, только стекла под подошвами хрустят, и ухватил за плечи. Я б, конечно, могла от него убежать, только рано было, не пришло еще время.

— Ты не очень своему поганому языку волю давай, — шепчет. — Не то как бы я его не прищемил! — И дышит мне в лицо перегаром.

— Мистер Пийз хотел, чтоб я деньги опять в банк положила, да я не захотела: раз ты сумел до детских счетов добраться, то, глядишь, нашел бы способ и мой очистить. Тогда он мне чек предложил, а я отказалась, — если, думаю, ты про все узнаешь раньше, чем я сама тебе скажу, то похеришь его. И потому я попросила мистера Пийза выдать мне всю сумму наличными. Он сначала уперся, но потом все-таки по-моему сделал, и теперь они все у меня до последнего цента, и я для них надежное место нашла.

Тут он мне в горло вцепился. Я этого и ждала: мне страшно было, но все равно я этого хотела — чтоб ему легче поверилось тому последнему, что еще оставалось сказать. Но и тут было не самое главное. А только, когда он схватил меня за горло, выходило, будто я защищаюсь, вот и все. Вот что было самым главным. И что бы ни говорил закон, я правда только защищалась. Я знаю, потому что была там, а закона там не было. Под конец я защищалась и защищала своих детей.

Он меня придушил и мотал из стороны в сторону. Всего я не помню: думается, он стукнул меня затылком о столбик крыльца. И все повторял, что я проклятая сука и он меня убьет, если я не отдам ему деньги, что это его деньги — всякие такие глупости. Я уж испугалась, что он правда убьет меня до того, как я успею ответить, как ему хотелось. А вокруг совсем стемнело и плясали огоньки, точно к сотне светляков, которых я видела раньше, еще десять тысяч добавилось. И голос у него стал таким далеким, что мне показалось, будто все наоборот случилось, будто я в колодец свалилась, а не он.

Наконец он меня отпустил. Я попыталась устоять на ногах, только они меня не держали, и я хотела сесть на стул, но он меня так далеко оттащил, что моя задница только краешек задела, и я плюхнулась на пол рядом с битым стеклом — осколками его видеоскопа. В самом большом полумесяц солнца сиял, будто алмаз. Я было потянулась за ним, но потом отдернула руку. Порезать его было нельзя, даже подпусти он меня к себе. Такой порез — стеклом — позднее мог показаться странным. Так что теперь вам ясно, какой у меня тогда был ход мыслей, и насчет того, предумышленное это убийство или нет, тоже все ясно, Энди, а? Вместо осколка я схватила свой отражатель, он был деревянный и тяжелый. Я бы могла сказать, будто решила, что в случае чего оглушу его, только это неправда. В ту минуту я не очень-то могла думать.

Зато кашляла — и так надрывно, что даже удивлялась, почему у меня изо рта только брызги слюны летят, а не кровь хлещет. В горле точно огнем жгло.

Он поднял меня на ноги — рванул так сильно, что у меня бретелька оборвалась, а потом обхватил за шею рукой и притянул к себе — хоть целуйся, да только про поцелуи он забыл.

— Я тебе говорил, что будет, если ты не бросишь со мной вольничать, — говорит, а у самого глаза мокрые и странные такие, точно он плакал, и я их очень испугалась, потому как смотрели сквозь меня, будто меня тут и нет вовсе. — Миллион раз тебе повторял. Теперь ты мне веришь, Долорес?

— Да, — говорю, да так, будто в рот мне грязь набилась — горло-то он мне сильно повредил. — Да, верю.

— Повтори! — говорит он. Мою шею он так и не выпустил, а теперь сжал так, что какой-то нерв защемил. Я закричала. Ничего с собой поделать не могла, уж очень больно было. Гляжу, он во весь рот ухмыляется.

— Повтори, — говорит, — да так, чтоб видно было, ты вправду веришь!

— Верю! — кричу. — Верю я! — Я-то собиралась делать вид, будто испугалась, но Джо меня от лишних хлопот избавил, и притворяться мне в этот день не пришлось.

— Вот и хорошо, — говорит он. — Рад слышать. А теперь говори, где деньги, и если хоть на цент меньше окажется, то берегись!

— За сараем, — отвечаю. Голос у меня уже был не таким, будто мне в рот грязь набилась, а звучал, как у комика в «Жизнь прозакладываю». Ну прямо как по заказу, если вы понимаете, о чем я. Тут я ему сказала, что деньги закупорила в банке, а банку спрятала в ежевике.

— Чего от бабы и ждать! — съязвил он и толкнул меня к ступенькам. — Ну так пошли. Хватит им там валяться.