Долорес Клейборн

И еще я подумала, как она лежала на ступеньках и говорила, что у нее нет больше сил и чтоб я с ней покончила. И пока я стояла на этой ветхой площадке в мокрых галошах, я поняла, почему я пришла на эту лестницу, такую гнилую, что никакие сорванцы не приходят играть на ней после уроков или когда школу прогуляют. У меня тоже силы кончились. Жизнь я прожила, как могла лучше, по своим правилам – никакой работы не чуралась, не увиливала от того, что надо было сделать, каким бы страшным это ни было. Вера правду сказала, что иногда женщина должна быть стервой, чтоб продержаться. Но быть стервой, ох нелегко, пусть весь свет знает, и силы мои кончились. Я хотела от всего избавиться, и тут мне в голову пришло, что, пока не поздно, еще раз по этим ступенькам спуститься… и что внизу мне вовсе не обязательно останавливаться… то есть если я так решу.

И тут я снова ее голос услышала – голос Веры. Совсем так, как в ту ночь у колодца, не просто у меня в голове, а в ушах. И было это куда более жутко, можете мне поверить. Тогда-то в шестьдесят третьем она хотя бы жива была.

«Что ты выдумываешь, Долорес, – говорит она этим своим высокомерным Целуй-Меня-В-Задницу голосом. – Я заплатила цену побольше твоей, я заплатила такую цену, какой и вообразить невозможно, и все-таки я жила с тем, что сама сделала. И больше того. Когда мне только и остались мусорные кролики да мечты о том, что могло бы быть, я подчинила мечты себе. Мусорные кролики? Ну, может, в конце они меня бы и одолели, но до того я с ними много лет прожила. Ну тебе нужно со своими разделываться, но если ты потеряла тот дух, которого у тебя хватило в тот день, когда ты мне сказала, что уволить эту девчонку было пакостью, тогда давай! Давай спускайся и прыгай, потому что без этого духа, Долорес Клейборн, ты просто еще одна глупая старуха!»

Я попятилась и гляжу по сторонам, но вижу только Восточный мыс, темный и мокрый от брызг, которые несет с собой свежий ветер. И нигде ни души. Я еще там постояла, посмотрела, как тучи бегут по небу, – я люблю на них смотреть, как они плывут в вышине, бесшумные и свободные, – а потом повернулась и пошла домой. По дороге несколько раз останавливалась передохнуть, потому как от такого долгого сидения в сырости на нижней ступеньке у меня спина разболелась страшенным образом. Но все-таки добрела. А дома проглотила три таблетки, села в машину и поехала прямо сюда. Вот так.

Нэнси, я вижу, ты чуть не десяток своих кассеточек нагромоздила и твой хитрый крошка-диктофон, наверное, еле дышит. Вот и я тоже, но я сюда пришла все рассказать и рассказала – до последнего чертова слова. И каждое слово правда. А ты, Энди, поступай со мной, как тебе положено. Я свое сделала и с собой помирилась. А думается, только это и важно. Да еще знать точно, кто ты. И я знаю, кто я: Долорес Клейборн без двух месяцев шестидесяти шести лет, зарегистрированная демократка, с рождения проживающая на острове Литл-Толл.

Пожалуй, Нэнси, погоди нажимать на кнопочку «стоп» – я еще две вещи скажу. В конце-то концов в мире только стервы выживают.

…Ну а мусорные кролики – фиг вам! 

Альбом для вырезок

Из эллсвортской «Америкен»

от 6 ноября 1992 года (стр. 1)

Островитянка оправдана

Долорес Клейборн, жительница острова Литл-Толл и многолетняя компаньонка миссис Веры Донован, также проживавшей на Литл-Толле, вчера на специальном заседании следственного суда в Мейкьясе была признана полностью непричастной к смерти миссис Донован. Суд должен был установить, не умерла ли миссис Донован «не своей смертью», то есть вследствие оставления без надлежащей помощи или преступного покушения. Предположения относительно роли, которую мисс Клейборн могла сыграть в кончине своей нанимательницы, были вызваны тем обстоятельством, что миссис Донован, по слухам к моменту своей смерти находившаяся в состоянии старческого маразма, завещала своей компаньонке и домоправительнице практически все свое состояние, которое, по оценкам, полученным из некоторых источников, превышает десять миллионов долларов.

Из бостонской «Глоуб»

от 20 ноября 1992 года (стр. 1)