Долорес Клейборн

Вера и ее управляющий домом убили мужа, Энди, — она сделала это, но выкрутилась и рассказала мне об этом. Ее тоже никто не обвинил, но иногда в семье находятся люди, знающие отгадку головоломки, не известную закону и полиции. Такие, как Селена, например… а возможно, и такие, как Дональд и Хельга Донованы. Представляю, как они смотрели на Веру в то лето до того, как возникла ссора в ресторане, и они покинули Литл-Толл навсегда. Я снова и снова пыталась вспомнить, какими были их глаза, когда они смотрели на нее, были ли они похожи на глаза Селены, когда она смотрела на меня, но не могла сделать этого. Возможно, со временем мне это удастся, но теперь я уже ничего не загадываю наперед, если вы понимаете, о чем я говорю.

Я знаю, что шестнадцать лет — это слишком мало для такого озорника, каким был Дон Донован, чтобы пользоваться водительскими правами, — он был слишком молод, а если еще учесть и такую скоростную машину, вот вам и рецепт несчастья. Вера была достаточно умна, чтобы понимать это, и она должна была быть напугана до смерти, она ненавидела мужа, но сына любила больше жизни. Я знаю это. Однако она все равно подарила ему машину. Несмотря на все свое упрямство и выносливость, она положила эту ракету ему в карман и, как выяснилось позже, в карман Хельге тоже, хотя Дон, возможно, только начинал бриться. Мне кажется, это было чувство вины, Энди. Может быть, мне хочется думать, что это было только это, потому что мне не хочется думать, что к этому примешивался страх, что парочка богатеньких детишек, таких как они, могли шантажировать свою мать и вымогать что-то за смерть своего отца. Я действительно так не думаю… но и это возможно; это вполне возможно. В мире, где мужчина может потратить месяцы, пытаясь затащить в постель собственную дочь, мне все кажется возможным.

— Они мертвы, — сказала я Гринбушу. — Это вы пытаетесь сказать мне?

— Да, — ответил он.

— Они были мертвы более тридцати лет, — произнесла я.

— Да, — снова подтвердил он.

— И все, что она рассказывала мне о них, — продолжала я, — было ложью.

Он снова прокашлялся — этот человек, наверное, один из самых великих чистильщиков горла в мире, если взять нашу с ним сегодняшнюю беседу за образец, — а когда он снова заговорил, то голос его почти напоминал человеческий.

— Что она рассказывала вам о них, мисс Клейборн? — спросил он.

А когда я подумала об этом, Энди, я поняла, что она чертовски много говорила о них начиная с лета 1962 года, когда приехала постаревшей лет на десять и похудевшей фунтов на двадцать. Я помню, как она сказала мне, что Дональд и Хельга, возможно, проведут здесь август, и попросила позаботиться, чтобы в доме было достаточно их любимого печенья — единственное, что они ели на завтрак. Я помню ее приезд в октябре — именно в ту осень Кеннеди и Хрущев решали, подносить или нет горящую спичку к фитилю, — когда она сказала мне, что в будущем я буду видеть ее чаще. «Надеюсь, детей ты тоже увидишь», — сказала она, но что-то еще было в ее голосе, Энди… и в ее глазах…

В основном я думала о выражении ее глаз, когда стояла, держа в руке телефонную трубку. Все эти годы она рассказывала мне о них тысячи подробностей: в какую школу они ходят, чем они занимаются, с кем встречаются (Дональд женился, и у него двое детей, согласно Вере; Хельга вышла замуж и развелась), но я поняла, что с лета 1962 года ее глаза говорили мне только одно, повторяя это снова и снова: они умерли. Ага… но, может быть, не полностью умерли. Хотя бы пока тощая, костлявая дурнушка — экономка на острове у побережья штата Мэн — продолжает верить, что они живы.

Отсюда мои мысли перекинулись к лету 1963 года-к лету, когда я убила Джо, к лету солнечного затмения. Вера была увлечена затмением, но не только потому, что это было неповторимое в жизни событие. Ничего подобного. Она влюбилась в него потому, что считала, что оно сможет привлечь Дональда и Хельгу обратно в Пайнвуд. Она повторяла мне это снова и снова. И нечто в ее глазах, нечто, знавшее, что они мертвы, исчезло из ее глаз весной и в начале лета того года.

Знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что в период марта — апреля 1963 года и до середины июля Вера Донован была сумасшедшей; мне кажется, что в эти несколько месяцев она действительно считала их живыми. Она стерла воспоминания об этом вытаскиваемом лебедкой «корвете» из своей памяти; она вернула себе веру в то, что они живы, огромным усилием води. Веру в то, что они живы? Нет, это не совсем так. Затмение разума вернуло их в жизнь.