Долорес Клэйборн

«Сделаю, — сказала я. — И лучше помни об этом, Селена. Но не думаю, что до этого дойдет. Скорее всего, он будет теперь обходить тебя за десять футов, а потом ты уедешь в колледж и обо всем забудешь».

Она медленно отпустила мои руки, и я увидела, как ее лицо освещается надеждой… и еще чем-то. Как будто молодость возвращалась к ней здесь, под луной, среди кустов смородины, и тут я поняла, какой старой она выглядела в эти месяцы.

«И он не будет меня гладить?» — спросила она.

«Нет, я сказала».

Она поверила, и склонилась головой мне на плечо, и опять заплакала. На этот раз это были слезы облегчения, чистые и откровенные, и при их виде я еще больше возненавидела Джо.

Я думаю, следующие несколько ночей девочка спала лучше, чем предыдущие три месяца… но я не спала. Я слушала, как рядом храпит Джо, и смотрела на него своим внутренним глазом, и мне хотелось повернуться и зубами перервать ему глотку. Но я была не такой сумасшедшей, как тогда, когда стояла за его спиной с поленом. Мысли о детях не играли роли, когда во мне разгорался этот внутренний глаз, но теперь, когда я сказала Селене, что все кончилось, и она мне поверила, я немного остыла. И я тоже, как и она, хотела верить, что ее отец образумится и все пойдет, как раньше. Но даже если бы он сдержал свое обещание — а я вовсе не была в этом уверена, — такие, как Джо, никогда не отступятся от своих привычек. В следующий раз он будет осторожнее, вот и все.

Там, в темноте и спокойствии после того жуткого дня, ко мне пришло решение. Нужно было взять детей и переехать на материк, и чем скорее, тем лучше. Тогда я успокоилась, но ненадолго: тот внутренний глаз не позволил бы мне. В следующий раз он увидит Джо еще более уродливым и мерзким, и тогда никакая сила на земле не сможет меня остановить. Это было что-то вроде сумасшествия, и у меня хватило ума ему не поддаваться. Нужно было убраться с Высокого, пока это сумасшествие не одолело меня. И когда я стала думать об этом, я вдруг поняла, что значил этот блеск в его глазах. О Господи!

Через несколько дней на одиннадцатичасовом пароме я отправилась на материк. Дети были в школе, а Джо с Майком Старгиллом и его братом Гордоном ушел ловить омаров и не должен был вернуться до заката.

Я взяла с собой банковские книжки детей, на которые мы откладывали деньги им на колледж с самого их рождения. Вернее, я откладывала: Джо было плевать, попадут его дети в колледж или нет. Когда я поднимала эту тему, он так же сидел в своем поганом кресле, читал «Америкэн», ковырял в носу и говорил: «С чего это ты решила посылать детей в колледж, Долорес? Я там не был, и ничего».

Да, с этим не поспоришь. Раз уж Джо считал, что он «ничего», то не изменил бы мнения, пока стоит мир. К тому же он, похоже, думал, что из колледжей выходят только коммунисты и друзья негров. Когда он зимой заработал кое-что на строительстве дороги, я взяла у него для детей пятьсот долларов, и он шипел, как кот. Сказал, что я отобрала у него все деньги, но я-то знаю, Энди, — там было две тысячи, а может и больше.

«Почему ты всегда меня обираешь, Долорес?» — спросил он.

«Если бы ты был нормальным отцом, для которого дети дороже всего, ты бы такого не спрашивал», — сказала я, но он все ворчал и ворчал. Мне было тошно от всего этого, но кто позаботился бы о моих детях, кроме меня?

Конечно, на трех счетах, по нынешним меркам, было не так много — две тысячи у Селены, около восьмисот у Джо-младшего и четыреста у Маленького Пита, — но тогда, в 62-м, это были приличные деньги. Во всяком случае, на отъезд и обустройство хватило бы. Я хотела забрать со счета Маленького Пита наличными, а на остальные выписать чеки. Я решила съездить в Портленд и поискать там жилье и работу — конечно, мы не привыкли к городской жизни, но Портленд тогда и не был большим городом, не то что теперь.

Тогда можно было снова начать откладывать деньги на учебу. Я была уверена, что заработаю, но это было неважно: главное — увезти их отсюда. Это было сейчас куда важнее, чем колледж.

Я думала тогда в основном о Селене, но страдала от всего этого не только она. Джо-младшему тоже приходилось несладко. В 62-м ему было двенадцать, самый возраст для мальчишки, но он почти не улыбался. Отец прямо задергал его: «заправь рубашку», «причеши волосы», «не горбись», «хватит сидеть над книжками, как дурак, будь мужчиной». Когда он не хотел играть в школьной команде летом, Джо его просто заел. Добавьте то, что он замечал отношение отца к его сестре, и получится такая каша, которую не так-то просто расхлебать. Когда Джо-младший иногда смотрел на отца, я ясно читала ненависть в его взгляде. За неделю или две до этой поездки на материк я поняла, что Джо-младший тоже смотрит на него своим внутренним глазом.