Должник

У него не было возможности даже повернуть голову и разглядеть, что с Орлом. Ему оставалось только бежать, не останавливаясь, первостепенная цель – выбраться из этого пекла. И фосфорное буйство осталось позади, и ему, кажется, померещилось, что он по инерции убежал слишком далеко и летит вниз со скалы, но, открыв глаза и сориентировавшись, напарник понял, что перевалил через край, инстинктивно нащупал руками и ногами выступы и трещинки и сейчас лежит на крутом склоне, прилепившись к нему и не скатываясь, живой, живой…

Он приподнял и вывернул голову, чтобы поискать загоревшимся взглядом Орла, и заодно скользнул глазами по небу. По-прежнему синее и чистое, оно висело вверху и никуда не делось. Ему вообще не было никакого дела до того, что там творится на Земле.

Орел прижался к склону в паре метров левее. Он с интересом наблюдал за движениями напарника, сменой его состояний и выражений на лице, отнюдь не бесстрастном сейчас.

– Теперь спускаемся, – сказал он, когда понял, что Реверс его заметил и осознал, что не один на склоне лежит. – Тут градусов сорок пять крутизна, не больше, как по бульвару прогуляемся. Ты взял обе вершины.

Реверс промолчал. Только еще раз судорожно втянул воздух носом и шумно выпустил его ртом.

* * *

…Бабаище.

Об этом мифическом мутанте, обитающем в Розовой Роще, много баек ходило среди обитателей Трота. Его фактически никто и не видел, но стойкие легенды о нем в российской Зоне не исчезали с давней поры, чуть ли не с первых лет после распада Союза. Внешность описывалась всегда одна и та же.

Основной прикол головы этого чмошника в том, что макушка, свод черепа у нее числом один, а полноценных нижних и верхних челюстей со ртами – два. Рук – громоздких, непропорциональных, обросших чем-то вроде мха, тоже две. Зато ног вообще не видно, они скрываются в облачке тумана, который всегда клубится внизу туловища. Может, этот туманчик и есть нижняя половина Бабаища.

В Розовой Роще всегда хватало разных тварей, но и на хабар она была урожайной. Сюда многие охотники за зонниками соваться отваживались, но за многие десятилетия ни один бродяга в Троте не сказал, что видал это чудище собственными глазами. Только пересказы из третьих уст. Страшный Бабаище всех, попавшихся ему, с энтузиазмом лопал в два горла. Но кто-то ведь выжил, чтобы его описание донести до других сталкеров… Если, конечно, этот монстр не являлся полной выдумкой аналогично бабайке из детских страхов, от которого и получил имечко.

Опа! Не являлся.

Собственной полутуманной персоной он выплыл наперерез Орлу и Реверсу, углубившимся в чащобу зверски благоухающих мутированных деревьев, на которых круглый год росли розы, отцветали и по новой появлялись.

В точности такой, каким его описывали рассказчики. Надо же, не все сказки ложь! Но без намеков ни одна не обошлась, и эта не исключение: все байки об этом чмошнике однозначно твердили, что ему на узкой тропе посреди роз категорически не попадайся!

– Ох ё, и везучий же ты! – подпустив в голос отчетливого восхищения, сказал Орел. – Притягиваешь к себе отборные кадры! Я тут в свое время столько раз ходил, и хоть бы одним глазком на бабая…

– Надеюсь, он нас долго не задержит, – нарушил сталкерский запрет на какие-либо прогнозы Реверс и поплатился, сглазил.

С Бабаищем провозиться пришлось долго, очень долго. С обеда и до вечера. Необычайно крепким и упорным противником оказался этот двуротый, регенерировался влет, погибать категорически не желал, но и ретироваться подобру-поздорову тоже не соизволял. Прицепился как банный лист, все норовил замочить двух прохожих-перехожих, явно у него жизненный принцип такой – не пропускать и не сдаваться. Но Реверс с Орлом не дались за здорово живешь, упорно гоняли монстра по аллеям роз, сбивали с толку, подстраивали засады…

И таки ухайдокали, с двух сторон навалились и разнесли компактный туман в такие мелкие клочья, что он уже не собрался, рассеялся, как дымок угасшего костра. Это оказалось слабым местом тумана – если его с одной стороны шквалом огня накрыть, он уносился и не давал себя рассеять, и чтобы этого не допустить, необходимо было встречным шквалом остановить и, зажав в тиски, сдавить и успеть раздерибанить…

А верхняя часть туловища осталась лежать на земле под розовым деревом, тряся подбородками от рыданий, блымая обиженными глазками и беспорядочно суча конечностями, не способными теперь целенаправленно хватать и не пущать. И до того несчастным выглядел этот обездвиженный, сам по себе нежизнеспособный обрубок, что сталкеры сожгли его чисто из жалости, не пожалев пиропакета.

Когда он сгорел, им обоим, несмотря на жуткое переутомление, хотелось запрыгать от радости.

– Дай пять, напарник, – сказал Орел, протягивая руку Реверсу. – Нам вдвоем удалось сделать то, что не удавалось никому раньше. Эта двуликая тварь, прикинувшаяся зонной мутацией, столько бродяг и настоящих мутантов замочила, не счесть…