Должно было быть не так

Вопросы, конечно, есть. Как можно круглые сутки сидеть или лежать на шконке, как можно до бесконечности стоять у тормозов, где несусветный гам, сырость и вонь, хотя и работает вентилятор. Здесь, у решки, даже как будто дышать можно, а там? По какому признаку у решки каждому по шконке, в середине по месту на двоих-троих, а у тормозов одна шконка на десятерых и спать нам по очереди, по два часа каждому. Чем здесь питаются, если на вопрос, заданный в окошко: «Баланду будете?» – последовал ответ: «Сам ешь свою баланду!» Тем не менее, некоторые передали свои шлемки, в которые баландер налил такой гадости, что сразу стало понятно: это есть можно только под угрозой голодной смерти. И что нужно, чтобы не попасть на общий корпус. Есть ли вероятность, что окажут медпомощь. Много вопросов. Только не к спеху. Главное – все это скоро закончится, не может не закончиться; если человек не виноват, не могут его долго держать в таких условиях. А пока – упереться рогом и держаться. – «Нет, – говорю, – вопросов нет». Некоторое облегчение принесла возможность сидеть по очереди на первой нижней шконке: один спит, а четверо сидят с краю. На верхнихместах – только по одному. Точно: вокзал. Все шконки застелены бельём, а на этой только грязный матрас. Впрочем, антисанитарной обстановку назвать нельзя, все стараются соблюдать чистоту и, если так можно выразиться, порядок. По стенам наклеены разные коробочки для мелочей, у решки есть клеёная полка с книгами, около раковины под электрической розеткой картонная полочка для кипячения воды, под дубком подвесное полотнище с ячейками для посуды – парус; вентилятор над тормозами погружён в самодельный картонный тубус, верёвочные растяжки устроены оптимальным образом, картинки на стенах и потолке подобраны не случайно, бросается в глаза одна: сфинкс и призыв «не бояться страха». На картинках много надписей. Закрываю глаза, загадываю на будущее. Открываю, наугад останавливая взгляд на одной из них. «Все будет так, как мы захотим сами». Да, наверно, все-таки хотел… Если бы не такое количество народу, то вполне терпимо, но, говорят, эта хата не надолго, переведут на общак, о котором рассказывают страсти. Но мне-то что до того, не пройдёт и месяца, как меня отпустят; Россия, худо-бедно, а стремится в цивилизованный мир; понятие презумпции невиновности уже несколько лет как перестало удивлять людей; поменялся один из важнейших принципов в жизни общества: раньше было запрещено все, кроме того, что разрешено, теперь же разрешено все, что не запрещено. Так что ничего. Голова болит, спина, но опять-таки не умер, не умру и потом, главное – рогом, рогом упереться. Покрепче. Однако что-то непросто упираться. Вон уже Алан на пальму взгромоздился (что значит общительность), а мне ждать своих двух часов сна, и сколько ещё? Не потерять бы сознание. Да нет, не потеряю, не должен. Гоги рядом тоже несладко, а все с расспросами, ненавязчиво, но тянет за язык. Ладно, Гоги, слушай, коли так интересно, чем я занимался на воле. Я тоже развлекусь воспоминанием.