Должность во Вселенной

– Встаньте! – рявкнул он, и Корнев сразу оказался на ногах. – Вот верить в меня не надо, я не бог и не претендую… а обязанности свои, равно как и мои распоряжения, извольте выполнять. Во-первых, займитесь делами, как подобает главному инженеру, у вас их накопилось более чем достаточно. Второе: приведите себя в божеский вид, общайтесь с сотрудниками корректно и по-деловому. Третье: рекомендую вам не подниматься сюда и не участвовать в исследовании MB, покуда не выправите крен в мозгах. Вот так!

– Слушаюсь, Валерьян Вениаминович! – Корнев стал по стойке «смирно», свел вместе пятки в драных носках. – Бу сде. Исполню. Особенно насчет крена в мозгах.

Но в глазах его блестел упрек и насмешливое превосходство – превосходство человека, который понял то, что ему, Пецу, недоступно и о чем не имеет смысла с ним толковать.

Эта шутовская поза, этот блеск глаз и вообще весь разговор… Валерьян Вениаминович почувствовал, что с него хватит, и вышел, не сказав ни слова.

Бой – с Корневым за Корнева – был проигран.

Глава 25. Мертвец и протоплазма

Для людей важней всего активность: сначала они активно портят природу – потом начинают активно исправлять содеянное. Так и обеспечивается всеобщая занятость.

К. Прутков-инженер. Мысль № 10

I

Мертвец неспешно шагал вниз, пролет за пролетом оставляя за собой лестницу осевой башни. Вокруг колыхались, искривлялись призрачно, растекались в стороны радужно размытые контуры и пятна, выделявшие из плотного пространства пенистое нечто, имевшее при его жизни значение и названия. Теперь названий не было, мир стал простым и единообразным – первичным. Только изредка он вспоминал: это «коридоры» (для перемещений комочков живого желе), а по бокам «лаборатории», «мастерские», «отделы» (пустоты, в которых они колышутся и вихрятся в том, что считают «своей деятельностью»). Ко всему этому он еще недавно имел отношение, взаимодействовал, колыхался-барахтался вместе со всеми. Он и сейчас делал вид, что имеет отношение, так было проще: когда кто-либо из живых подходил и заговаривал о том, что они считают «проблемами», «делами», он останавливался, выслушивал вежливо и, не вникая – ему не во что более было вникать, соглашался, когда ждали согласия, возражал, когда ждали возражения. Даже отдавал приказы – именно те, какие уже маячили (он видел!) на другом конце веревки-желания относящегося, веревки, которой опутала всех так называемая «жизнь», многомерная паутина связей. И тем ослаблял веревку, выскользал, отделывался – освобождался. Главным для этого было не нарушать окрестное колыхание-вихрение, внося в него свое.

Он так и делал. На восьмом уровне кто-то (неважно кто) протянул ему бумаги, втолковывая что-то (неважно что), и, разумеется: «Александр Иваныч, подпишите!» Он подписал к исполнению, хотя в их жизни это противоречило распоряжению, которое он таким же манером «отдал» двадцатью этажами выше. Но это в их жизни, в сложно дифференцировавшейся посредством собственных заблуждений протоплазме. Никаких противоречий не бывает в Едином. Как нет в нем и названий. Как нет и связей.

Протоплазма… Она возникла в теплых мутных морях, чувствуя немо и слепо все воздействия среды либо как «приятные» (способствуют целости, росту, размножению), либо «неприятные», препятствующие тому же. Приятное было хорошо, к нему следовало стремиться; неприятное плохо, его следовало избегать. Первичное, доклеточное добро и зло, из которого потом комочки усложнившейся протоплазмы, проповедники и философы, сочинили нравственные принципы. Первичное желе усложнилось от разнообразия сред и обстоятельств на планете, обзавелось органами, распределило по ним общее чувство, тем породило обилие качеств, а по ним на высшей стадии развития – и слов. Но природа ощущений, их крайний субъективизм и турбулентная вздорность – от этого не изменились и не могли измениться. И па-ашел расти, усложняться, ветвиться мир существ, их видов, свойств, качеств, действий, понятий, мир, проявляющий в множественном запутанном разнообразии одно и то же: усложнившиеся реакции протоплазмы на «± приятно».

Это протоплазма колыхалась и дрожала сейчас вокруг от забот и стремлений – не только в башне, всюду! – вспучивалась намерениями, замыслами, хлюпала и плескалась действиями, желеобразно вибрировала сигналами, которые расходились кругами от мест возбуждения, текла по «трещинам»-коммуникациям, завивалась круговертями обмена веществ, удовлетворенно чавкала-переваривала, заполняла пустоты. Она прикидывалась растениями, организмами, животными, людьми, семьями, коллективами, народами, человечеством, биосферой и ноосферой. Только его теперь не обманешь.

– Ничто не сотворено, – шептали бледные губы. – Деление бактерии неотличимо от родов ребёнка. Ничто не сотворено!…