Должность во Вселенной

Отчаянно сигналя, неслась машина, выбиралась из опутанного «трещинами»-улицами свища; мелькали дома, деревья, изгороди, люди; трясло и кидало на выбоинах. А Валерьян Вениаминович равно чувствовал себя сопричастным к этому мелкому движению – и к возникновению Галактик, пробуждению жизни на планетах. Это он – не Пец, не ученый, не директор, а он, который одно с Тем, – силой своего понимания-проникновения собирал в великом антиэнтропийном порыве к выразительности сгустки материи-действия в огромных просторах. Он был этими сгустками – и сам нес их в потоках времени, завивал вихрями Галактик, вскипал в них пеной веществ, загорался звездами, выделял планеты… жил и наслаждался всеми проявлениями жизни, от вспышек сверхновых до пищеварительных спазм протоплазмы! Всеми!

И странным, смешным казалось теперь ему недавнее решение уберечь людей от Большого Знания Меняющегося Мира – ради того, чтобы они остались такими, как есть и каким он был еще недавно. Будто кто другой принял это решение! Очевидным стало: познание мира плохим не бывает. И пусть людям кажется, что для выгод, для достижения близких целей проникают они во Вселенную, в суть мировых процессов; утратятся выгоды, окажутся позади достигнутые цели, – а Понимание останется.

«…мечтами и горем, радостью, крушением надежд и исполнением их, усилием, трудами, любовью и усталостью – всем познает человек мир, всеми переживаниями. Только боязнью он не познает ничего – и поэтому не вправе уклоняться от знания!»

– Скажите мне вот что, Юра, – игнорируя вопрос Бурова, обратился Пец к Зискинду, – вы не прикидывали, что будет, если Шар начнет смещаться относительно башни, ерзать?

– Таращанск будет, – без раздумий ответил тот. – Чем выше, тем страшнее. Смещения будут изгибать башню. А бетон, знаете, на изгиб не работает.

– Да что все это значит. Валерьян Вениаминович, можете вы объяснить? – отчаянно вскричал Буров. – Эвакуация и все?… Значит, вы Волкова не на пушку брали? Метапульсации выпятятся, да?

– Да. И будет… шаротрясение, – Пец коротко усмехнулся: нашлось слово. – Сейчас, с минуты на минуту. Думайте, что делать.

– Сейчас?! А что же вы раньше-то!… – так и взвился Буров.

– Спокойно, Витя, не надо о том, что раньше, – остановил его Зискинд, который чутьем художника немного проник в состояние Пеца. – В конце концов, вы и сами этого хотели.

– Что я хотел? Разве я так хотел! – не унимался тот. Повернул искаженное лицо к директору: – Валерьян Вениаминович, так это мое назначение – скоропалительное, с бухты-барахты… тоже туфта? Чтобы энергичней выгонял, да?

И что-то умоляющее скользнуло в лице его и в интонациях. Чувствовалось, что он очень хочет, чтобы ответили «нет», примет любое объяснение.

Но не чувствовал новый Пец ни вины, ни неловкости – потому что не он решил тогда, а тот не мог иначе. Так очевидна была для него микронная незначительность всех повышений и понижений в социальной иерархии – от арестанта до президента – в сравнении с основной должностью всех людей, что он и не ответил Бурову, только взглянул на него с жалостливым укором.

– Да, Витя, – сердито ответил за него архитектор. – Вы же поняли, что да. И хватит, не ведите себя, как в пьесе или в фильме. Думайте лучше, что делать дальше.

– Хорошо! – тот откинул голову к спине сиденья; кровь отливала от его щек. – Я не буду, как в пьесе. И как в фильме, не буду. Хор-рошо… Что делать, что?

– Вот! – Пец тронул за плечо шофера. – Сейчас. Остановите!

Машина находилась в километре от Шара. Он, башня, зона – были видны громадиной на половину неба. Они выскочили из кабины в момент, когда в ядре Шара возникла ослепительная голубая точка. Она озарила все на доли секунды, но настолько ярко, что, когда погасла, то и солнце, и освещенные им здания выглядели блеклыми тенями. Люди во всем городе остановились, тревожно глядели на Шар.

Метапульсация вынесла в переходный слой одну из звезд, понял Пец. Как и вчера, когда Корнев метнулся к ядру – и обжегся.

– Как и вчера, слышите, Юра, как вчера! – Он схватил за руку архитектора, говорил не заботясь, поймет ли тот. – Таращанск – и котлован под башню, вспышка-звезда вчера, от Корнева, и сейчас… Ведь то же самое делается-то! Да и как иначе.

А в Шаре уже все изменилось – с быстротой, обеспечиваемой ускоренным временем. Ядро и верх башни окутались мутью; там будто что-то взорвалось. Серая муть ринулась вниз, замедляясь в падении. Затем от земли плавно поднялось облако пыли.

– Что же вы наделали, папа Пец! – горевал рядом Буров. – Ведь если Шар оторвется, то конец всему, не только башне – изменению судеб человечества!

– О Витя! Чего стоит человечество, если судьба его зависит от прочности четырех канатов!

Конец слов Пеца заглушил налетевший со стороны Шара грохот, гром, рев.

– В машину!

Шар уцелел, удержался над башней. Только что-то вибрировало в нем, распространяя пыль, шум и сотрясения воздуха. Все это нарастало навстречу несшейся по бетонным плитам «Волге».