Должность во Вселенной. Время больших отрицаний

И объясните вы мне, Валерьян Вениаминович, ради бога… – продолжал Корнев с мучительными интонациями, повернув к Пецу худое лицо с лихорадочно блестящими глазами. – Ну ладно: потребности в еде, тепле, продолжении рода, страх боли и гибели – против этого спорить нечего, основное качество нашей и всех животных плоти. Но вот не потребности – проблемы, не пошлая суета ради чав-чав и самки – творческая деятельность… это-то что? Все эти мальчики с голубыми, синими, серыми, карими, черными… но непременно одухотворенными глазами, со способностями и мечтой, с энергией и умением, когда поэты в душе, когда деляги, чаще серединка на половинку, вроде меня… мы-то с вами что такое? С нас ведь начинаются экспоненты необратимого изменения мира: с того, что кто-то один придумал прямохождение, другой – рычаг, третий – колесо, четвертый – огонь… Без этого и человечества не было бы – осталось бы обезьянство. Но и мы, творческие мальчики, тоже далеко обычно не заглядываем: ну, замечаем проблемы, формулируем задачи, выдаем идеи, решения, изобретения. Тот – чтобы подзаработать, другой – остепениться, третий – ради Госпремии и славы; иным и вовсе просто интересно возиться с приборами и реактивами: что выйдет? И каждый выдает что-то новое, открывает дороги-возможности, по которым устремляются толпы жадных дураков. И получается, что их страсти подогревает, утоляя и дразня, наша слепая активность мысли. У свинца свойство тяжесть, у щелочей – едкость, а у нас активность мысли!

Корнев снова заходил по комнате, то удаляясь от Пеца, то приближаясь.

– Активность мысли, творчество, смекалка, инициатива, поиск, изобретательность, горение… какие слова! И все это вместе именуем познанием. Мы, комочки протоплазмы, существуем благополучно только в оранжерейных условиях нашей планеты, в узеньком диапазоне температур, в стабильном тяготении, в атмосфере с кислородом и достаточной влажностью… Посредством ухищрений, комфорта, приспособлений мы умеряем, гасим, отфильтровываем огромность мира, его просторы, энергии, скорости, температуры, силы, миллионнолетние длительности и взрывные скорости процессов – приноравливаем все к своей ничтожной сиюминутности, к слепоте и слабости и называем это познанием! Познание мира, ха! Да оно уничтожит любой такой комочек, если напрямую-то, без щелочек и фильтров… Лопочем: великие открытия, великие изобретения. Но что есть их величие, как не размер дистанции между истиной и нашими представлениями? Не вернее ли говорить о громадности наших заблуждений?..

X

Он остановился, посмотрел на Пеца заинтересованно:

– Давайте-ка обсудим этот вопрос, он того стоит. До теории Пеца и турбулентной гипотезы Любарского был некий Поль Адриен Морис Дирак, англичанин гасконского происхождения. Он предложил теорию вакуума, из которой следовало, что каждый объемчик физического пространства размерами в нуклон… уже содержит в себе этот нуклон. То есть «пустота» имеет плотность ядерной материи. А частицы и образующиеся из них вещества, которые мы воспринимаем, есть возбужденные состояния вакуума, редкие флюктуации его. В подтверждение он предсказал антиэлектрон – позитрон, антипротон… И только это и прижилось в физике. А главная идея была воспринята всеми как математический формализм с примесью сумасшедшинки: как это может быть, чтобы пустота имела ядерную плотность в миллиард миллиардов раз плотнее нас, весомых тел? Чушь!.. Так, Вэ Вэ, я ничего не переврал?

– Нет. – Тот смотрел на Корнева снизу вверх с любованием. – Вы, я вижу, здесь время не теряли.

– Эх, может, лучше бы я его потерял!.. Но дальше: вспомним – и это вы знаете лучше меня, – что в древнеиндийской философии главным является представление о Брахмо-Абсолюте, о чем-то таком, что наполняет все и вся снаружи и внутри, и абсолютно, совершенно категорически превосходит по всем параметрам различимый мир. У древних китайцев к этому близко понятие дао. Мы тем и другим по европейской спесивости своей пренебрегаем: азиаты, мол, да еще древние, ну их!.. – но с теорией Дирака-то в масть. И с идеей праматерии Гейзенберга – тоже. И главное, с тем, что наблюдаем в MB в самых обширных масштабах, в масть. То есть действительно так! Следовательно, суждение древних индусов, что только Брахмо и стоит знать-понимать, чувствовать, – правильное. Понимая, представляя, чувствуя это, мы тем самым знаем девяносто девять целых девять-девять-девять-девять… словом, после запятой еще шестнадцать девяток – процентов существенного содержания мира, – то есть практически все.

Но, Валерьян Вениаминыч, но!.. Это главное знание о мире настолько просто, что для восприятия его не надо сложных теорий, разветвленных умствований и выкладок. Да что – мозга человеческого не надо. Может, лучше без него спинным воспринять, промежностью, той самой Кундалини, или просто плотью живой… Птица, поющая в небе, греющаяся на солнышке змея, возможно, лучше понимают мир, чем мы с вами, терзаемые тысячью проблем!

Он замолчал, зашагал. Молчал и директор. Здесь стоило помолчать.