Должность во Вселенной. Время больших отрицаний

…И я тогда высказался: мол, вот если бы было у нас два Шара, то один можно отдать под проект Зискинда – в полной уверенности, что второго не будет. А что ты споешь теперь, папа Пец, после изобретения Миши Панкратова, которое позволит выделить из нашего Шара и второй, и третий, и десятый – в объемах, может, и не вселенских, но вполне громадных?.. То есть, выходит, этот путь не упущен?!»

От последней мысли Пеца заколыхало, начало кидать, как щепку в прибое, волнение мысли; неоднородное пространство-время, которое частенько перечеркивало их новые удачные решения еще более новыми и более удачными, настигло его и вне Шара.

«…да нет, все равно, опять надежда на техническое решение!»

«…да нет же, не техническое оно: воспитание людей, соответствующих большому знанию!»

«…да все равно, что гадать, сам в заблуждении: решаю проблемы института, которого через полчаса не станет!»

«…а какой стихийный процесс исполняю я сам своими действиями, решениями, сомнениями? А? Уф-ф…»

V

– Так что, Юра, – насильно заставляя себя отвлечься, обратился директор к Зискинду благодушным тоном, положил руку ему на колено, – как живете-можете? Где обретаетесь?

– Как могу, так и живу, – ответил тот. – Обретаюсь в крайисполкоме заместителем главного архитектора. Учитывая, что ему остались месяцы до ухода на пенсию, фактически уже главный.

– Да-да, – сказал Пец, – вы будете великолепным главным архитектором.

Шофер замедлил машину перед развилком, обернулся:

– Вас домой, Валерьян Вениаминович?

– Нет… нет-нет. Отвезите нас к парку, на набережную. Мы там погуляем, поговорим.

Они вышли из машины на высоком берегу Катагани, одетом в противооползневые террасы и нарядные лестницы. Неподалеку шла аллея, по которой шагали они победителями: Пец, Корнев, Буров, Дормидонтыч, Васюк, Ястребов – смеялись, горланили песни. С тех пор минуло три земных месяца, годы усредненного времени башни – жизнь.

Выходя, Валерьян Вениаминович взглянул на ЧЛВ (теперь они были просто часы): «16:40» – и подосадовал медленному течению времени.

– Мне в гараж, Валерьян Вениаминович? – спросил шофер.

– Мм… – (Отпустить машину значило оборвать последнюю ниточку. Любоваться Шаром отсюда, что бы там ни случилось. «Но… может, кого-то придется спасать? Потружусь последний денек. А там само НПВ меня уволит. И буду чувствовать себя легко и свободно… даже в тюрьме. Ныне отпущаеши…») – Нет, вы подождите нас, пожалуйста, здесь. Мы погуляем, побеседуем, потом вы развезете нас по домам.

Сказав это, Пец почувствовал на себе удивленные взгляды всех троих – и сам понял, насколько измельчал, сничтожился за этот час вранья. «Нет, ждите», – говорил обычно он, уверенный в своей правоте и власти руководитель.

Они не спеша двинулись по аллее. Отсюда открывался вид на три стороны: на жилмассив Заречный – нагромождение одинаково освещаемых солнцем, но по-разному поставленных параллелепипедов с матричной сыпью окон, на поселок Ширму с белыми домиками среди садов и на волнистую степь за ними; и на Шар с башней на ровном поле, вольно ограниченном излучиной реки. Солнце склонялось к закату – и странен, противоестественен был среди всех освещенных им предметов и пейзажей этот висящий в ясном небе сгусток голубоватой тьмы, не отражающий света. Лишь ограду зоны и низ башни золотили солнечные лучи.

В парке было людно. С набережной любовались видами гуляющие. Служилый люд и командировочные шагали к административным зданиям от остановок троллейбусов и обратно. Домохозяйки перли сумки с продуктами от рынка и магазинов; некоторые катили их на роликах. Мамаши прогуливали деток на свежем речном воздухе.

«Живите, плодитесь и размножайтесь, – смирял себя мыслями Пец. – Вон голуби клюют рассыпанные старухой перед скамейкой зерна и крошки – напористо, жадно, стремясь каждый склевать больше других, даже если и сыт. И мы одно с ними, ничего из себя строить…

…Вот у куста воробей и воробьиха распустили крылья, распушили перья, наскакивают друг на друга, отчаянно чирикая, – выясняют свои сложные воробьиные отношения. И мы – одно с тем, и для нас отношения к жене, к близким, к начальству куда важнее отношения ко Вселенной. Надо любить, заботиться, враждовать, зарабатывать на жизнь, покупать вещи, соперничать… Пусть гонит нас по жизни постоянная неудовлетворенность нынешним положением – и незачем знать ее первичный смысл.

…Конкурентов по разумности у нас нет: что решим считать истиной, то так и будет. Плодитесь, и размножайтесь, и населяйте Землю. Вначале существа не проявляются, они проявляются в середине… Какая в этом печаль!»

Зискинд что-то говорил. Валерьян Вениаминович вслушался.

– …плакался мне, что не нашел себя в НИИ НПВ, думает уходить. – («А, Гутенмахер!» – догадался Пец.) – Если есть нужда и ваше желание, я готов вернуться к делам в Шаре. Могу по совместительству, могу в полном объеме.

– Намек понят! – воскликнул Буров. – Лично я за!

– Это благородно с вашей стороны, Юра. Или… – Пец испытующе взглянул на архитектора. – Это не только благородство?

– Не только, Валерьян Вениаминович. – Тот выдержал взгляд.