Должностные лица

А может быть, они не спасли его, а наоборот, погубили. Чем? Неправдой, Выдумкой. Книжным учением-поучением. Всезнанием — как надо, как не надо, вот это хорошо, вот это плохо.

А жизнь другая, непредсказуемая, сама себе на уме — сильная, подлая, ни на какие учения не похожая. Он пойдет к ним, на их рисованные под ковер дорожки. И вот как дорожки у них не настоящие, так и правда ихняя выдумана, не от жизни взятая, а из тщеты стараний.

Другие изливают душу жене, любовнице, исповеди пишут для потомства, а Шибаев безграмотный, ему только анонимки писать, не надо прикидываться и малевать ошибки, как это делают люди с высшим образованием. Была бы рядом Ирма, он избавил бы учителя от своего посещения. Но Ирмы нет и уже не будет. Ни-ког-да. Разве что на том свете они встретятся все вместе и сядут в кружок потолковать и вспомнить, чего они не учли и где неправильно поступили.

Но и там у каждого будет своя правота.

Он проснулся в тумане страха, в паутине страха, в сетях, и не сразу осознал, почему такое чувство, не сразу, но осознал — он деньги потерял, вот почему страх. Любой может плюнуть на тебя и растереть. Без денег каждый новый день и даже час может принести опасность. Ну, а зачем, спрашивается, идти к старику — учителю? Чем он тебе поможет?

Дело не в помощи. У старика есть что-то помимо денег, и это мешает Шибаеву жить на свете. Старый, никчемный, беспартийный человек с пустым карманом, голь-шмоль, почему-то живет надежнее, безопаснее, со смыслом, лучше живет, лучше, черт его побери, Шибаев нутром чует, кишками своими правоту его, — а согласиться не может, злится. На учителя он злится, а на прокурора — нет, почему? Прокурора можно купить, а этот ни в чем не нуждается, над ним даже деньги безвластны, то, чему Шибер подчинил всего себя, без чего он гол, как сокол, раздет, разут и даже хуже. Если выставить его нагишом перед людьми, без штанов — и то будет меньше срама и страха, чем сейчас, когда он оказался без копейки. Вот почему у него злоба на тех, кого не купишь, они во всем виноваты, люди другой породы, тихой сапой крутят всю жизнь на свой манер. Вот пропали деньги, и все пропало, и настоящее, и будущее. А у старика их всю жизнь не было, но он счастлив — от темноты своей. Шибер ему все скажет, старик просто не знает, и потому ничего не боится. Он бесстрашен совсем не потому, что прошел войну, тюрьму и ссылку, — нет. Он себе выдумал фантастику, он, как Славик, поначитался книжек и отгородился выдумкой, как забором, ловит кайф. Такие чудаки были и раньше, люди разделились давно — одни пашут, любят, детей рожают, воруют, в тюрьме сидят, а другие изобретают сказки про жизнь, не видя ее. Не видят, а сильны. Без денег, а сильны. Правды не знают — сильны. Так пусть узнают.

Он пришел угрюмый, замерзший, мрачный. И они опять. двое рядком встретили его, как в международном аэропорту Шереметьево встречают какого-нибудь президента, только почетного караула нет с музыкой. Он смотрит на них неприязненно и видит, они ему рады, особенно Алексей Иванович, глаза его блестят, он хочет поговорить, знает, что Роман будет его слушать. И в предвкушении беседы старик топчется возле гостя, пытается даже принять его дубленку. Хватит уже ваших телячьих нежностей.

— Кто-нибудь к вам заходит? — спросил Шибаев грубо, как бы утверждая, что никто к вам не заходит, кроме меня, вот вы и хлопочете.

— Как же, почти каждый день кто-нибудь бывает, а по праздникам у нас всегда полно, — сказала Вера Ильинична. — Ученики, бывшие разумеется, учителя.

— А своих детей у вас нет, — сказал Шибаев. Ему с порога хотелось говорить гадости. Хотя, что такое свои дети, вот сын у Махнарылова, или у него два сына, что за счастье?

— Приходят, цветы приносят... — жалобно сказала Вера Ильинична.

— Цветы приносят, а правду хоть один принес? — и он уставился на эту вражескую дорожку, представил, как ползала старуха, вырисовывая узорчики на линолеуме, — зачем такие радости взрослым людям?

Пошли, сели за стол.

— Вы довольны своей жизнью, Алексей Иванович?

Жена его первой поняла смутную какую-то угрозу, перестала улыбаться, поджала губы и смотрела то на Шибаева, то на мужа, ровно седая, с прозеленью даже.

— Я поставлю самовар, пожалуй, — сказала она и ушла.

— Ты мне школьный вопрос задал, Роман. Скажу так. Доволен и всегда буду доволен — жизнью, обрати внимание, не ситуацией той или иной, не порядками теми или иными, не людьми определенными, а именно жизнью во всей полноте. Непременно доволен, приветствую и люблю жизнь, а как же?

— Неправду вы говорите. Столько зла, вредных людей, подлых, хорошо ли быть довольным, честно ли?