Должностные лица

Все шло в дело, на прибыль, из хвостов составляли горжеты — вот вам еще тридцать тысяч левых. Если грамотный эксперт оценивал лису по нынешним стандартам от пяти до двадцати пяти рублей, то Шибаеву удавалось продать ту же лису по сто двадцать рублей. Но для этого все трудились, все старались — и Шевчик, и Махнарылов, и Вишневецкая, и завскладами, и сам Шибаев. Дневали и ночевали на комбинате, решая две главных задачи: обезличить сырье сразу при поступлении на комбинат; придать сырью именно те признаки, которые нам нужны. На входе всё занижали, на выходе завышали. Ставили нужный процент серебристости, нужный цвет (он бывает I-й, II-й и III-й), отмечали дефектность, маркировали, выписывали, паковали, переписывали накладные, глаз не смыкали и все в голове держали. Маловато было своих людей, уставали, а тут еще появился шанс опять выгодно съездить в Грузию. Давид Кладошвили принес Шевчику последние данные — в городе Гори можно взять монеты не по сто семьдесят пять, а по сто пятьдесят, при условии, если Давид поедет туда вместе с Шевчиком. Шибаев думал недолго — езжай, повези лису, там она в два раза дороже, и привези мне монет двести штук.

Шевчик укатил, в конвейере сразу дыра, и Шибаев сказал Васе:

— Давай-ка, привлеки человека, но предварительно проверь.

Вася едва удержался, чтобы не предложить кандидатуру сразу, но солидности ради вытерпел до следующего дня, будто целую ночь думал, искал, перебирал, чтобы утром доложить шефу — есть кадр, правда, женщина. Шибаев расхохотался, спросил фамилию, паспортные данные. Вася на смех обиделся, пояснил, что она серьезная, трое детей, муж, правда, в ЛТП, но тоже хорошо, она может сверхурочно работать.

— Сколько ей лет? — спросил Шибаев.

Вася замялся:

— Не так много, но и не так мало, в самый раз.

— А все-таки?

— Ну... двадцать.

— Когда же она успела нарожать троих?

— Чего ты ко мне пристал, Роман Захарович, главное, что она прошла все виды проверки.

— Ну и как?

— Очень даже понравилась, — признался Вася. — Но я не жадный.

— В таком случае пришли ее для собеседования. — Часов в девять вечера Вася прислал. Сони уже в приемной не было, и кого прислал? Опять же Тасю Пехоту, и Шибаев едва узнал ее — румяная такая, резвая деваха, в ушах серьги золотые чуть не с кулак, перстни на каждом пальце, а на комбинат пришла в телогрейке и в подшитых валенках. Кругленькая вся, пухленькая, глаза с поволокой, губы красные, вывернутые, видно, что без мужика жить не может.

— Как же ты успела троих нарожать, сколько тебе лет, двадцать?

— Не-ет, девятнадцать. И не троих, а двоих.

— Не боишься в тюрьму сесть, детей на кого оставишь?

— Боюсь, что вы, что вы!

Уже хорошо, осмотрительней будет.

— А меня боишься?

Красный рот — до ушей, зубы белые:

— Мышь копны не боится.

Вася, видно, предупредил ее, что директор имеет к ней личный интерес.

— Не посчитай за труд, — сказал ей Шибаев, — поверни защелку на двери, вон ту, черненькую. — И посмотрел, как она прошлась к двери, подрагивая крепкими бедрами. С этого момента и началась их тайна, всякая-разная, служебная и личная, добычи и дележа, риска и страха, а когда тайна, значит, все можно. Он много не рассусоливал, и она не жеманилась, добрая девка, горячая, кадр вполне подходящий, Вася прав...

В конце мая Шибаев зарыл в землю еще две банки во дворе и в сарае под дровами, зарывал не один, всякое может случиться, он уже битый — вместе с Зинаидой. Она не выдаст, не продаст по причинам веским — если знает, где спрятано, то уже считает своим. А свое для сыновей она сохранит любой ценой.

Ревизия на комбинате шла через пень-колоду. Капитан Дутов, которому все было поручено, почти не появлялся. Первый ревизор, назначенный сразу по этому шухеру из Целинограда, через три дня заболел, — очень хорошо, болей на здоровье. Нашли специалиста по мехам из числа пенсионеров, ну а что может пенсионер? Сидит, колупается, а ему пыль в глаза. Вася дал Вишневецкой несколько сохранных расписок в том, что он принял, как наличные, меха на сумму пятьдесят тысяч рублей, которые имелись в подотчете Вишневецкой. Скрыл он и накладные, и счета фактуры на отпуск товаров.

Постепенно стало выясняться, что ничего страшного на комбинате не произошло, с телефонограммой из Целинограда переборщили, раздули пустяк. Ну, везли, ну, подумаешь, тринадцать штук, одной связки недовложение, написать объяснительную, и все. Горобца, кстати, разыскали, худой, тощий, штаны на нем еле держатся, видно, что человек болел. Потребовали от него объяснительную, собрали заседание профкома — уволить Горобца за халатность. Собственно говоря, это уже явилось очень важной мерой по наведению порядка на комбинате. Одним словом, все как-то так, само собой спускалось на тормозах.