Должок кровью красен

Ушла Нина Васильевна в комнаты посмертную записку Оксаны искать, и Иван, с сигаретой потухшей поднявшись, к холодному оконному стеклу лбом прислонился.

– Вот, нашла… – протянула хозяйка Ивану ломкий прямоугольник бумаги, от времени пожелтевший. – То, что она мне надиктовывала, я собственноручно записывала, а подпись – ее.

Прочитал Зарубин и тут же в лице переменился. Аж почернел. Еще раз перечитал. Затем – еще раз. И, отложив записку предсмертную, сразу же затек гипсовой бледностью.

– Так можно с собой забрать или нет?

– Забирайте, конечно! Оно же вам адресовано!

Поднялся Иван из-за стола.

– Последний вопрос, Нина Васильевна… Скажите, а Миша покойный об этом письме знал?

– Наверное… У нас шкафы на ключ никогда не запирались, кого в собственном доме бояться? Может, документы какие старые разбирал – вот и наткнулся. Хотите сказать, что Мишу моего из-за этого письма и убили?

2

– Вот такие дела, Владимир Иванович… Все как есть рассказал, без утайки. Хочешь – верь мне, хочешь – не верь. Только вот что тебе напоследок скажу: врать мне незачем. Сам в Диснейленде этом заинтересован – знаешь уж почему. Так что, считай, несчастье у нас общее, на двоих…

Сидит Петр Владимирович у камина, ноги к огню вытянув.

Янчевский – напротив. Щурится чекист на огонь, слушает собеседника, но не вызывают слова хомуталинские у него никаких эмоций. Абсолютно.

Пошевелил Янчевский пальцем лениво, словно глубоководная рыба плавником. Сигареткой затянулся, пепел струсил на ковер и, на собеседника глаза подняв, ответствовал наконец:

– Знаю я, как с проектом твоим пропащим поступить… Как минус твой в твой же плюс обратить. Ты до такого ни в жисть не додумаешься. Это что касается первой части твоего вопроса. А что касается второй части, то есть моего кровного интереса… – помолчал Янчевский загадочно, покачал головой и, на собеседника снисходительно глянув, молвил: – Петя, мы с тобой много лет знакомы. И все эти годы я в тебя вкладывался, ничего взамен не прося. Как ты считаешь зачем? В чем мой кровный интерес, Петр Владимирович?

Удивился Хомуталин – вот уж никогда не подумал бы, что прожженный чекист такой глупый вопрос задаст!

– Ясно в чем! В деньгах, конечно же! Раньше не просил, зато теперь…

– Я так и знал. – Янчевский презрительно выдохнул. – Не в деньгах, Петя! Точнее, не только и не столько в них.

– А в чем же?

– Во власти. Мы с тобой в прошлый раз об этом уже говорили.

– Что-то не понял я…

– А тут и понимать нечего. Знаешь, Петя, не были бы мы с тобой столько лет знакомы, не сказал бы я тебе одной простой вещи. Той, что теперь скажу. Как личность ты для меня никакого интереса не представляешь. И миллионы твои сами по себе мне тоже не интересны.

– Так почему же тогда столько лет… – Хомуталин обиженно начал, но договорить не успел – правильно понял его мысль собеседник.

– А потому, дорогой Петр Владимирович, что твоя заурядность, даже, я бы сказал, посредственность, лишь вкупе с деньгами твоими меня интересует. Заметь! – только в таком сочетании. Кто из тебя, вороватого комсомольского секретаришки, олигарха областного масштаба сотворил? Я. Вот этими самыми руками. Как ты думаешь – только лишь для того, чтобы через столько лет Диснейленд твой гребаный оседлать, четвертину законную с него поиметь? А идею с Диснейлендом зачем я тебе подал? В контексте мыслишки нехитрой насчет «хлеба и зрелищ»? Ась? Неужели до сих пор не усек? Раскручиваем мы тебя, понимаешь? В глазах общественного мнения раскручиваем. На губернаторство будущее вместо пьяницы Лукьянова, которого вот-вот сковырнут.

– А если я не хочу быть ничьей марионеткой? – неожиданно Хомуталин спросил и смело так в глаза чекистские глянул.

Но Владимира Ивановича вопросом таким не прошибить. Хочет Петя обиженной шавкой повякать – пусть вякнет разок. Знает чекист, за какие ниточки следует дергать, чтобы марионетка дальше не вякала да не рыпалась.

– А твоего желания, собственно, никто и не спрашивает, – ответил чекист абсолютно равнодушно.

– Да, Владимир Петрович, – начал Хомуталин подчеркнуто-скорбно. – Думал я, что мы с тобою друзья. Думал – люди родные и близкие. А вон оно как на самом-то деле… Давай так: я тебе денег дам. За все, что у тебя на меня нарыто.

– Вот как? И во сколько же ты себя самого оцениваешь? – Чекист, с покровительственным презрением.

– Десять миллионов долларов.

– Долларов?

– Да неужели рублей?

– Нет, Петя. Не хочу.

– Двадцать. – Хомуталин, упавшим голосом.

– И двадцать не хочу.

– Так чего ж тебе надобно?!

– Сколько повторять можно… Говорил я тебе уже, Петр Владимирович, тысячу раз говорил. И повторять не устану: надобно мне от тебя лишь одно – полного и безоговорочного послушания. Скажу, бабло из Москвы тянуть, – будешь тянуть. Скажу, это бабло на нужную мне фирму перегонять, – чтобы сию минуту! Скажу, интересный мне закон через областную думу провести, – чтобы беспрекословно!

Поднялся Хомуталин из-за стола. Горделиво поднялся, собственную значимость демонстрируя. Понимает олигарх наш – как ни крути, а придется идти на открытый конфликт.