Должок (СИ)

Секунду ничего не происходило, затем правая переборка с лёгким шипением начала стремительное движение вверх. Поднявшись на три фута, её движение резко замедлилось, появилась вибрация, и металл застонал глубоким протяжным воем. Однако переборка всё же продолжила движение вверх. Из образовавшегося проёма в камеру Келвина ворвался горячий воздух. Келвин мысленно отметил для себя, что в соседнем отсеке по-прежнему достаточно жарко. Вторым сюрпризом было то, что там царила полнейшая темнота. В огне сгорело всё, включая, естественно, все лампы. Отсек освещался лишь тусклым светом аварийной лампы из камеры Келвина, а также далёким, но ярким светом отсека, следующего за обгоревшим. Так что бежать придётся в темном и горячем пространстве. Но даже не это больше всего тревожило Келвина. В темноте угадывались очертания каких-то переплетений, похожих на длинные тонкие канаты или сети туго натянутых проводов, в которых застряли куски чего-то покрупнее. Только бы ни на что не напороться в этой кромешной тьме! Только бы не рухнуть на раскалённый пол!

Когда переборка поднялась на шесть футов, Келвин решил, что пора выбираться отсюда, так как температуры в отсеках почти сровнялись. Иней на стенах в его камере растаял. От холодной переборки и одежды Келвина клубился пар, который заполнял камеру, делая воздух ещё жарче, а свет аварийной лампы - ещё тусклее. Всё вокруг начало погружаться в унылый красный туман. «Ну, помчались!» – пронеслось в голове у Келвина, и он ринулся в пышущую жаром темноту.

Погасшая топка или остывающее жерло вулкана – вот как это можно было бы описать. В темноте ещё краснели какие-то разогретые части металла. Воздух был насыщен пылью с запахом серы и пластика. С первых же шагов Келвин отметил, что подошвы ботинок плавятся и прилипают к раскалённому полу. Но в дальнем конце отсека белел шестиугольный проём, из которого бил яркий свет, и он был решительно настроен добраться туда, во что бы то ни стало. У него больше не было пути назад. Через минуту Келвин услышал, как лопнула и заискрилась аварийная лампа за спиной в отсеке, который он только что покинул. Несколько ярких вспышек на миг озарили выгоревший отсек, по которому он сейчас перемещался в сторону освещённого шестиугольника. Видимо, температура снова начала расти. Однако воздух в отсеке был насыщен кислородом. Шаги Келвина становились всё более уверенными. Он понемногу перешёл на рысь. Через некоторое время что-то больно полоснуло по лицу. Он так и не понял, была это боль от ожога или от пореза. Инстинктивно отпрыгнув в сторону, но продолжил свой бег в темноте по направлению ко всё ещё столь далёкому освещённому выходу из этого мрачного пекла. На бегу, не останавливаясь, Келвин пару раз оглянулся назад. Там, в том месте, откуда он недавно стартовал, зияла чернота, в которой уже начинали краснеть какие-то очертания. Сейчас там уже была топка. И температура явно продолжала подниматься.

Вдруг он налетел на что-то твёрдое, больно ударился коленом и обжёг правую руку, пытаясь ухватиться за невидимую опору, чтобы сохранить равновесие. Чудом не упав, он решил больше не рисковать. Приблизившись к массе запутанных нитей или проводов, он понял, что это, больше похоже на чёрное вулканическое стекло. Содрав с себя куртку и обмотав ею правую руку, он начал проламываться сквозь застывшую стеклянную паутину. Работая правой рукой и ногами, он пробивал проход сквозь твёрдые, но всё ещё горячие тяжи. Тёмные стеклянные нити лопались и со звоном падали на пол, прилипая к размякшим оплавленным подошвам его ботинок. Тонкие невидимые осколки стекла царапали по лицу и оголённым плечам, впивались в волосы и, казалось, специально норовили попасть глаза. Но он старался не замечать такие мелочи. Либо он выберется отсюда любыми средствами, пусть даже полностью изрезанный вдоль и поперёк, либо он застрянет в этой паутине, и тогда жар очень скоро прикончит его. Келвин даже представил себя, орущего из последних сил в этой топке, среди растущего жара в сотне футов от спасительного света, и это заставило его двигаться ещё быстрее. В какой-то момент он даже начал слегка подвывать на вдохе и, выдыхая, сыпать бранью на бесконечные стеклянные дебри. Но от этого пыль набивалась в рот, а мелкие стеклянные осколки саднили горло. Поэтому, в конце концов, он сцепил зубы и молча продолжил борьбу с неясно откуда взявшимся тут чёрным стеклом.

Казалось, уже прошла целая вечность, а стеклянной паутине не было ни конца, ни края. Наконец, он прорвался на открытое пространство и вовсю прыть помчался к освещённому выходу.

Последний десяток футов он заканчивал, как спринтер, рывком. Мышцы пружинили. При каждом новом движении в них ощущался щекотливый зуд, который переходил в резкую расслабленность, снова сменяющуюся зудом при каждом новом цикле напряжения. Мысленно он представил себе поршни древнего двигателя внутреннего сгорания, которые синхронно колотили в своих цилиндрах, двигая тяжёлый механизм вперёд с приличной скоростью.