Дом

Вечерами эти проститутки забиваются в ночлежку, где вместе ютятся пятнадцать-двадцать женщин, какие бы смертельные и непримиримые разногласия ни существовали между ними. И пусть Манеж, в сравнении с улицей, кажется семейным предприятием, очагом прогрессивных теорий для улучшения самочувствия персонала, — одного посещения этого учреждения, даже в качестве клиента, хватает, чтобы понять, что начальства в этом месте боятся. И немало девушек не отказались бы от работы в ресторане, если бы только их образ жизни не был таким, какой есть.

Если бы я лучше владела немецким, то сказала бы Полетт, что не здесь ей суждено разбогатеть. Клиентура Манежа состоит в основном из бизнесменов с карманами, набитыми деньгами, и мужиков, приходящих в компании друзей. Такого рода мужичье хочет сказку и зависть своих дружков. И те и другие в конце концов выберут худенькую девушку с длиннющими волосами и грудями аж по подборка. Мужчины, в чьих фантазиях, скорее всего, есть место для Полетт, приходят сюда одни и пораньше, во время передышки на работе.

Я осознала это в тот день, когда Полетт обставила разом меня, Габриэль, Мишель и Николу. Нам клиент лишь вяло пожал руки. Казалось, он нас даже не увидел. И только Полетт, пребывающая в ярости оттого, что четыре вечера подряд возвращалась домой ни с чем, представляется ему в своей немногословной манере на таком немецком, которым ни одна из нас не может похвастать. Полетт говорит, будто теркой трет, на том же диалекте, что и этот пятидесятипятилетний таксист, и, вдобавок, она знает, как с ним разговаривать. Она лучше нас догадывается об усталости, которую испытывает этот мужчина, наконец присевший со свежим пивом в руке после десяти часов мотания вдоль и поперек Берлина. Таксисты тоже работают на себя, как и проститутки, но их работа подразумевает огромные усилия по привлечению клиентов и гораздо меньше денег к концу дня, надо сказать. Устают они, тем не менее, примерно так же. Ведь их работа заключается в том, чтобы возить более или менее вежливых и приличных людей, которым нужно улыбаться, пока они кричат на вас или приклеивают жвачку на кресло, и терпеть, если пассажиры выпили так много, что забыли собственный адрес. Стоило бы спросить у таксиста, не находит ли он что-то общее между перевозкой мужика, покрикивающего в свой телефон, и сексом, на который идешь, сглотнув собственное отвращение, ради денег. В любом случае между этими двумя профессиями, соседствующими обычно на тротуаре, существует негласная, но прочная связь. И если нам, молодухам, принцесскам, привыкшим к теплоте борделя, это мало о чем говорит, то такой тертый калач, как Полетт, видит в этом загнанном мужчине отборную дичь.

Я восторженно смотрю, как они общаются, чередуя тишину с медленными диалогами. Оба приняли одинаковую тяжелую позу печальных рабочих на последнем издыхании и синхронно потягивают пиво. Ей не требуется больших усилий, чтобы развеселить его, но она не кудахчет как сумасшедшая: это не в ее стиле, да и не в стиле клиента тоже. Она сразу просекла его: может, Полетт — тоже шофер такси?.. И после того, как ее вдоволь угостили пивом и шампанским, Полетт берет клиента за руку, как ребенка, которого уговорили быть послушным. Она оповещает Ренату о своем улове, и домоправительница с еле заметным недоверием (сегодня это первый и пока единственный клиент, и его заполучила Полетт) открывает им комнату номер 2. Через несколько минут Полетт выходит оттуда: в руках у нее плата за полтора часа и шестьдесят евро сверху. Об этом она говорит Ренате, понизив голос. Но я все услышала. Шестьдесят! Боги мои, что же прячет Полетт в своей корзинке, чтобы выудить шесть офигенных десятков евро у водителя такси! Двадцать — за поцелуй, хорошо; двадцать — за минет без резинки, соглашусь; а остальное?.. Какой хитроумный дополнительный сервис могла предложить Полетт? Хватило ли ей храбрости запросить у него денег за право полизать ей клитор? Или же она решила снять с него двадцать евро за палец в задницу? Вот что было бы просто, но со вкусом!

Наблюдая за тем, как она берет в ванной два полотенца и поправляет свои огромные груди, я тщетно пытаюсь разглядеть в ее лице или в манере поведения суетливый страх новичков. Полетт вооружена неистовой решительностью. Чтобы поддержать ее, я улыбаюсь, и она отвечает мне тем же. Это смягчает черты ее лица, отчего она становится почти красивой.