Дом

Чужим словам Марат Стельба больше не верил, а своё сдержал. Раз в численнике давали советы, как сделать предложение юной особе, чтобы получить согласие. И, воспользовавшись им, Марат Стельба женился. Так он обрёл вторую молодость. «Сведёт в могилу», - каркали ровесницы, встречая его под руку с женой, которая годилась ему во внучки. А за глаза смеялись, называя «дедусей». «Жить лучше с молодыми, - огрызался он, дефилируя по двору, как павлин, - со старыми хорошо умирать». Ночами молодая его будила, заставляя исполнять супружеский долг, и он звал её «будисткой», чувствуя себя помолодевшим на сотни лет. А, просыпаясь, думал, какой он старый, и она, читая его мысли, зажимала рот ладонью: «В постели нет возраста». И жизнь Марата Стельбы закрутилась вокруг неё, как мотылёк вокруг лампы. Ночью он занимался любовью, а днём при воспоминании об этом кровь бегала у него в жилах, как новый жилец, осматривающий дом. Марат Стельба думал, что стал на старости позором семьи, но Авессалом вместо того, чтобы испытывать за него стыд, зачастил в гости. Постепенно сползая со стула, он вёл бесконечные разговоры, сравнивая поколения, уверял, что в истории нет иерархии, в культуре нет классики, а вся лестница выстроена в прошлое от балды.

- Хочешь, докажу? — горячился он, встречая равнодушное молчание.

- Докажи, - лениво бросал Марат Стельба, точно хворост в огонь, думая, что ещё недавно отдал бы всё за такой спор.

— Разве домоуправ — лучший в доме? Разве достойнейший? А в домовых книгах останутся Савелий Тяхт и Нестор. То-то и оно! — Авессалом победно вскидывал голову, задирал к потолку палец, а под конец, уже съехав со стула, признавался, косясь на юную мачеху: - Трудно быть молодым.

И Марату Стельбе, увидевшему вдруг его одиночество, взглянувшему другими глазами на его показную ершистость, за которой пряталась неизбывная тоска, сделалось его жаль.

Осень выдалась поздняя, повсюду: на кустах, на траве, в прозрачном от синевы воздухе, — как лески, блестели длинные летучие паутинки, а бабье лето Марата Стельбы оказалось коротким. Мужчина ищет, где лучше, женщина — с кем. И Марат опять был одинок, как нос на лице. Но был этому рад — жена ушла к Авессалому.

Вместе вспоминать — всё равно, что заниматься любовью: общие воспоминания как общие дети. Но Марату их было не с кем разделить. Он пережил почти всех ровесников, а у оставшихся лежал мёртвым грузом в мобильном — номером, по которому никогда не позвонят; молодые, которых он встречал в беседке, его не понимали, и ему оставалось спорить с собой. По численнику он жить давно перестал, оторвав у последнего обложку, больше не ходил в лавку к чернявому продавцу. Все вечера Марат проводил у телевизора, который не включал. Глядя на тёмный экран, безошибочно угадывал, что вещают сейчас в ток-шоу говорящие головы, переключая в уме каналы, точно щёлкал дистанционным пультом, слышал слова, которые произносят герои бесконечных сериалов, легко представляя по ним изображение, сюжет и развязку, вглядываясь в хищные лица «звёзд» с улыбками вместо масок, думал, что слава даётся не просто так, что проснуться знаменитым можно, лишь заснув знаменитым, вспоминал Ираклия Голубень, вычисляя на сколько лет уже пережил его, сбивался, начиная с новой силой, как воробей по кустам, прыгать по телеканалам. За спиной Марат Стельба оставлял годы, а впереди нёс одиночество, и однажды, готовя обед, долго резал лук, от которого в тарелку текли слёзы, мелко крошил укроп, добавлял в салат майонез и красный перец, а потом сел за стол, повесив на спинку стула цветастый фартук. «Эх, Авессалом, Авессалом… - вздохнул он, вытирая салфеткой покрасневшие глаза. — Разве легко быть стариком?» Он уже взял ложку и тут увидел всё со стороны: не было ни лука, ни салата, ни жены, ушедшей к Авессалому, а был суп, в котором, упав головой, он умер с открытыми глазами.