— Затянуло в машину, — обреченно повторил мистер Уайт. — Вот оно что.
Он невидяще глядел в окно, сжимая в ладонях женину руку, как встарь, во времена своего жениховства, лет сорок тому назад.
— Он один у нас оставался, — сказал он, полуобернувшись к гостю. — Как же так?
Гость откашлялся, встал и прошел к окну.
— Фирма поручила мне выразить искреннее сочувствие вашему огромному горю, — сказал он, не оборачиваясь. — Поймите, я простой служащий и делаю, что мне приказывают.
Ответа ему не последовало. Старуха сидела с помертвевшим лицом и остановившимся взглядом, и дыхания ее не было слышно; на лице же ее мужа было то выражение, с каким, наверное, вышел из первого испытания его друг-сержант.
Мне поручено сказать, что «Мо и Меггинс» снимают с себя ответственность за случившееся, — продолжал третий. — Они не видят за собой никакой вины, но, уважая заслуги вашего сына, желают выплатить вам некоторую компенсацию.
Мистер Уайт выронил руку жены, поднялся со стула и с ужасом уставился на гостя. Пересохшими губами он вылепил слово:
— Сколько?
— Двести фунтов.
Не слыша вопля жены, старик слабо улыбнулся, слепо повел рукой и безжизненно рухнул на пол.
На огромном новом кладбище, милях в двух от дома, они похоронили своего покойника и вернулись к себе, к погасшему и остывшему очагу. Все так скоро кончилось, что поначалу случившееся не укладывалось у них в голове и они пребывали как бы в ожидании чего-то такого, что облегчит тяжесть, навалившуюся на их старые сердца.
Дни шли, и ожидание сменилось покорностью, той безнадежной покорностью стариков, которую порой путают с апатией. Иногда они за весь вечер не обменивались и словом, потому что говорить им было не о чем, и дни тянулись томительно.
Миновала неделя, и однажды, проснувшись, как от толчка, старик пошарил рукой и понял, что лежит один. Было темно, и от окна доносились тихие всхлипывания. Он сел в постели и прислушался.
— Иди сюда, — осторожно позвал он. — Простынешь.
— Сыночку там холоднее, — сказала старуха и разрыдалась.
Он все глуше слышал ее плач. В постели было тепло, глаза слипались. Он несколько раз впадал в забытье и наконец провалился в сон, из которого его вырвал страшный крик жены.
— Лапка! — кричала она страшным голосом. — Обезьянья лапка!
Он испуганно вскинулся в постели:
— Где? Где она? Что случилось?
Она ощупью двинулась к кровати.
— Нужна лапка, — сказала она ровным голосом. — Ты не уничтожил ее?
— Она в гостиной, на полке, — озадаченно сказал он. — А что такое?
Разом смеясь и плача, она нагнулась и поцеловала его в щеку.
— Я о чем подумала, — заговорила она срывающимся голосом. — Как я раньше не подумала? Как ты не подумал?
— О чем не подумал? — спросил он.
— Осталось два желания! — выпалила она. — Мы загадали только одно.
— Тебе этого мало? — жестко спросил он.
— Погоди! — радостно вскричала она. — Мы загадаем еще одно. Поди за ней и загадай, чтобы наш мальчик стал живым.
Старик сел и откинул одеяло с задрожавших ног.
— Господи, ты сошла с ума! — крикнул он, похолодев.
— Иди, иди за ней, — задыхалась она, — и загадай… Мальчик мой!
Муж чиркнул спичкой и зажег свечу.
— Ложись в постель, — неуверенно сказал он. — Ты сама не понимаешь, о чем говоришь.
— Первое-то желание исполнилось, — горячо сказала старуха. — Почему не исполниться второму?
— Это было совпадение, — пробормотал старик.
— Поди за ней и загадай! — крикнула жена, дрожа, как в лихорадке.
Вглядевшись в нее, старик сказал дрогнувшим голосом:
— Он уже десять дней мертвый, и потом… я тебе не говорил… я узнал его только по одежде. Если тогда тебе нельзя было его видеть, то как же теперь?
— Верни его! — вскричала старуха и потащила его к двери. — Неужели я испугаюсь собственного ребенка?
Он спустился по темной лестнице, вслепую нашел гостиную, а потом и камин. Талисман лежал на месте, и страшная мысль, что невыговоренное желание может вернуть ему изувеченного сына прямо сейчас, вдруг сковала старика, он забыл, в какой стороне дверь, и дыхание у него перехватило. Его прошиб холодный пот, он на ощупь обошел вокруг стола и не отлипал от стены, пока не оказался с этой дрянью в руке в тесной передней.
И жена выглядела другой, когда он вошел в комнату. К нему было обращено белое настороженное лицо, и его необычное выражение напугало его. Ему стало с ней страшно.
— Загадывай! — решительно велела она.
— Глупая и вредная затея, — пробормотал он.
— Загадывай! — повторила жена.
Он поднял руку:
— Я хочу, чтобы мой сын опять был живой.
Талисман упал на пол, и он в ужасе уставился на него. Потом, дрожа, опустился в кресло, а старуха с загоревшимися глазами отошла к окну и подняла шторы.
Он сидел, коченея от холода, и время от времени поглядывал на старуху, приникшую к окну. Свечной огарок, догорев до чашечки фарфорового подсвечника, бросал на стены и потолок дергающиеся тени, потом ярко вспыхнул и погас. Чувствуя невыразимое облегчение оттого, что талисман не подействовал, старик забрался в постель и через минуту-другую рядом тихо и вяло улеглась старуха.