Дом англичанина. Сборник

Ну, вот и все. То, что было перед нами, уже не требовало спешки: можно было подождать, пока происшедшее не будет осознано нами до конца. Он пролежал так целый час — он и по сей день лежит на моей памяти черным грузом недоумения. Клейтон и в самом деле перешел в иной мир, столь близкий и столь далекий от нашего, единственным путем, который доступен смертным. Но перенесся ли он туда с помощью чар бедного духа или же его поразил апоплексический удар в середине веселого рассказа, как убеждало нас судебное следствие, не мне судить. Это одна их тех необъяснимых загадок, коим надлежит оставаться неразрешенными, пока не придет окончательное разрешение всего. Я знаю только одно — что в ту минуту, в то самое мгновение, когда он завершил свои пассы, он вдруг изменился в лице, покачнулся и упал у нас на глазах — мертвый!

Арнолд Беннетт (1867–1931) ТВЕРДАЯ РУКА

I

У миссис Гарлик рука была твердая. Миссис Гарлик была скупа, но отличалась от традиционного типа скупых людей веселым характером. Прожив шестьдесят лет и тридцать лет вдовея, она сохранила бодрость духа. Жители Берсли иной раз встречали ее по утрам, когда она выходила из своего домика на Тофт-Энд; в ее проворной походке, насмешливой, но добродушной улыбке, в веселом поклоне сквозила неизменная жизнерадостность. Она всегда одевалась в черное. На голове ее неизменно подпрыгивала одна из тех черных шляпок, у которых нельзя различить ни переда, ни зада и чье происхождение теряется во мраке неизвестности. Она неизменно носила тальму, расходившуюся от пояса пышными складками; и так как ее юбки были сильно накрахмалены, то казалось, что она заснула году так в 1870-м, а теперь проснулась веселая и свежая, одетая по последней моде того времени. Она не расставалась с ридикюлем. Все знали, что миссис Гарлик страдает несварением желудка, и это придавало особую ценность ее веселому характеру.

Ее бережливость, расчетливость, прижимистость, скаредность — как по-разному называли ее главное свойство — ей прощали отчасти потому, что сначала его породила действительная необходимость экономить (муж ее жил «на широкую ногу» и почти ничего ей не оставил), отчасти потому, что от этого страдала разве только ее служанка Мария, и отчасти потому, что в этом ее свойстве было так много оригинального и оно давало такую великолепную пищу для пересудов. Последняя «экономия» миссис Гарлик всегда была благодарнейшей темой для светской болтовни. И каждая новая ее «экономия» казалась смешнее той, над которой смеялись в прошлый раз.

Мария, благоговевшая перед приличиями, никогда не рассказывала о привычках своей хозяйки. О них, посмеиваясь и со всеми подробностями, рассказывала сама миссис Гарлик; будучи по натуре философом, она извлекала из своих странностей такое же удовольствие, как и любой из ее ближних.

— Есть что-нибудь интересное? — как-то спросила она с невинным видом своего сына, читавшего «Вестник».

— Кажется, нет, — опрометчиво ответил Сэм Гарлик.

— Ну, так, может быть, я потушу газ, — сказала она. — Разговаривать мы можем и в темноте.

Вскоре Сэм Гарлик женился, и его мать сухо заметила, что это ее не удивляет.

Долго считалось, что забавнее этой истории — «экономии» на газе, потому что «Вестник» оказался неинтересным, — в летописях Пяти городов[45] ничего не было и не будет. Но летом, после женитьбы сына, у миссис Гарлик появилась новая привычка: каждый вечер она не спеша прогуливалась по Тофт-Лейн. Она объяснила, что терпеть не может сидеть в темноте одна, а Мария гонит ее из кухни, и Газовая компания не понесет никакого убытка, если она, миссис Гарлик, побродит вечером под фонарями. Прежняя выходка померкла в сравнении с этой. Слава миссис Гарлик докатилась даже до Лонгшоу. Весь Берсли гордился столь изобретательной скрягой.

Как-то раз миссис Гарлик, садясь за свой так называемый обед, спросила Марию:

— А на завтра баранины хватит?

— Нет, — ответила Мария мрачно и твердо.

— А хватит ее на завтра, если я не буду есть жаркого сегодня?

— И Мария сказала:

— Да.

— Ну, тогда унесите его, — решила миссис Гарлик.

Мария оскорбилась; есть вещи, которых ни одна уважающая себя служанка не потерпит. Если миссис Гарлик «еще что-нибудь придумает», заявила Мария, то она уйдет; она не останется в таком доме. Тщетно миссис Гарлик уверяла ее, что, чем меньше она ест, тем лучше себя чувствует; тщетно ссылалась на знаменитое свое несварение. «Или вы обедаете как следует, сударыня, или я ухожу». Миссис Гарлик предложила прибавить ей фунт в год. Мария и так уже получала немалые деньги — восемнадцать фунтов, потому что только она сумела ужиться с миссис Гарлик. Мария отказалась от прибавки. Желая во что бы то ни стало сэкономить на баранине, миссис Гарлик предложила ей прибавку в два фунта. Мария согласилась, и миссис Гарлик не стала есть баранину. Людям, не знакомым с психологией скупцов, эта история может показаться неправдоподобной. Но знатоки человеческой натуры легко ей поверят. В Пяти городах знают, что все рассказанное — правда.

II