Дом Аниты

Однако исследования переносят нас в миры, не доступные ни алкоголику, ни наркоману. В чистый мир чувств, как он есть. Это не эскапизм, не полет галлюциногенной фантазии в иллюзорные миры, не бегство в небытие. Все это мы категорически не приемлем.

Наша мудрость растет, возрастает наслаждение, и мы крепнем день ото дня. В нашем наслаждении нет непокоренных вершин; если обнаружится новый пик, рано или поздно он будет взят, чего бы это ни стоило!

О нет, наши исследования-наслаждения не запланированы холодным и расчетливым умом. Подобно великому искусству, они возникают спонтанно. И, подобно истинным научным открытиям, после интенсивных исследований они приходят внезапным озарением, как в искусстве, только все это целенаправленно и контролируемо. После головокружительного возбуждения результаты всегда анализируются, а методы совершенствуются{33}.

12. Жид хуй говно

— Бобби, иди сюда.

Я только что проснулся, совершенно разбитый, тело ноет от вчерашних занятий. Она стоит босиком посреди комнаты на возвышении в блестящем красном корсете и платиновом парике с длинными волосами. Больше на ней ничего нет. Она любуется собой в большом зеркале. Ритмично трет себя, повернувшись ко мне задом.

Нью-йоркское утро, Верхний Уэст-Сайд, по Сентрал-Парк-Уэст грохочут машины. Сквозь щели в ставнях сочится солнце, обнаруживая странные артефакты: ползучую мебель ар-нуво, похожую на растения, убийственные золотые цепи, инкрустированные шипами. Над артефактами висят сотни таких цепей.

— Бобби, иди сюда.

Мой рабочий прибор оживает. Как хороший солдат, он просыпается первым — а за ним и я.

Моя Госпожа не любит домашних ковров. Я опускаюсь у нее за спиной на колени на твердый паркет, и мое лицо останавливается на уровне ее талии — перед глазами колышутся большие белые ягодицы. Гигантские живые бомбы, начиненные желе, они подрагивают, когда ее пальцы погружаются в мякоть. Затем она грубо впивается в них когтями и, наконец, царапает, оставляя красные полосы.

Мои щеки трутся об эти мягкие бомбы. Нос погружается в расщелину, втягивая восхитительный запах, приближается к маленькому анусу и замирает — еще не время.

Поначалу я работаю в нижней части расщелины, пока мой нос не утыкается во что-то влажное. Я знаю, что туда нельзя — это запретное место, и от меня ожидают совсем не этого. Я возвращаюсь к анусу, очерчиваю носом круги вокруг него, перемещаюсь в верхнюю часть ущелья, на мостик, где начинается талия, молочно-белая полоса, зимняя дорога между двумя заснеженными холмами моей целомудренной юности{34}.

— Хуй, — говорит она.

И я понимаю, что должен работать усерднее.

— Хуй.

Я действую яростнее, сильнее хлопаю щеками ей по жопе и тычусь носом.

— Хуй.

Теперь я огибаю ее бедро, гляжу в ее улыбающееся, довольное, сердитое лицо, которое тихонько рычит:

— Хер-хуй-хуй.

Запах ее вагины гуще, и ее анус приходит в действие, источая другой аромат, еще слаще.

— Хуй-жид-хуй-жид-хуй-жид, — методично повторяет она. Мой нос глубоко погружен в ее заднюю борозду, но я знаю ее гримасу.

— Жид{35}. — Она высовывает завиток язычка. — Хуй. — Язык показывается снова, слюна капает из уголков рта. — Жид. — Язык выгибается локоном. — Хуй. — Она облизывает нижнюю губу. — Жид. Хуй.

Слюна стекает по ее подбородку, платиновые волосы разлетаются. Одна рука перестает хлопать по заднице, три или четыре пальца заходят во влагалище, глубоко, до предела. Схватив узелок в верхней части пизды, она слегка наклоняется вперед.

Это знак: мне надлежит замереть у нее за спиной, зажать коленями возвышение, на котором она стоит, и широко раскрытым ртом прижаться к ее анусу.

Моя рука охватывает ее талию, лежит у нее на животе. Я приклеен к ее заднице, она меня удушает. Потом она приподнимает задницу — здесь начинается ее пизда. Я же стою — рот раскрыт, сосу, запрокинувшись, — давлю ей на живот, дабы помочь ей освободиться от драгоценной сладкой помадки. Выходит с трудом. Резкий удар в мой пах, она запрокидывается назад, и мы едва не теряем равновесие.

Ее слова летят на меня с потоком слюны:

— Хуй-жид-ешь-ешь-ешь. — Она выпускает газы мне в рот, и они выходят наверху через ноздри. Я как можно шире раздвигаю ее ягодицы, и оно выскальзывает в меня, мне в горло. Слишком много, не проглотить.

Я падаю навзничь. Она спускается с возвышения и яростно подтирается, елозя пиздой по волосам у меня на груди. Я задыхаюсь, выскальзываю из-под нее, бегу в уборную и становлюсь на колени перед унитазом. Меня выворачивает.

Теперь назад в комнату, где моя Хозяйка растянулась на полу в мирном блаженстве. Она переворачивается на живот, поднимается на колени подставляет себя для помывки, и я начинаю нежно вылизывать ее языком.

13. Электрическая вагина

— Еще, Бобби, — говорит Анита. И я прикладываю электрическую вагину к своему пенису. Я сижу нагишом в углу спальни.

«Б-р-р-р-р», — жужжит мотор, масло, смешанное с кислотой, бурлит вокруг пениса, дьявольская механика пульсирует до боли умно{36}. Я уже отдохнул. Но еще минута — и я сорвусь. Ворох эмоций за пределами чувств.