Дом Аниты

Мы окаменели, мы вынуждены повиноваться, мы не сопротивляемся. Мы сидим, сбившись в кучку, и дрожим как осиновые листья.

Рыжебородый говорит:

— Вы, я вижу, рабы любви. Мне все ясно. Я знаю… я понимаю. Вам нужна моя борода. Но фиг вы ее получите!

Во время драки с него слетела кепка. К моему удивлению, я вижу его короткую стрижку с выбритой посередине бороздой, в точности как у нас.

— Меня зовут рабби Бухенвальд, — говорит он{49}.

Рабби Бухенвальд отпускает наши пенисы, а затем встряхивает каждый сердечным членопожатием. После чего расстегивает ширинку и обнажает свой прибор, чтобы каждый дружески пожал и его.

Так мы демонстрируем, что мы теперь друзья, настоящие френды.

— Как видите, мы очень похожи, — говорит рабби Бухенвальд. — И сверху, и снизу. Давайте прошвырнемся по парку!

На самом деле, не очень-то мы и похожи. Он огромный. Он возвышается над нами горой, а когда мы стоим рядом, кажется, что он растет с каждой секундой.

— Похоже, вы хорошие мальчики, — примирительно говорит Рабби Бухенвальд, и, когда мы идем, как веселые ученики, сгрудившиеся вокруг любимого учителя, он обнимает нас за плечи.

— Ребятки, позвольте угостить вас молочным коктейлем{50}.

— Благодарим вас, Рабби Бухенвальд, но у нас есть деньги на карманные расходы, — говорит Ганс.

Проходя мимо пустой скамейки, мы видим, что там для нас уже заготовлены коктейли. Так что мы садимся и начинаем потягивать вязкую вкусную жидкость. Замечаем, что на скамейке стоит лишний коктейль — клубничный. Мы недоверчиво ахаем.

18. Пикник эсэсовцев

Рабби Бухенвальд сидит посередине, греясь на приятном солнышке, а мы, слуги, сидим вокруг. Мы все сняли головные уборы, обнажив чисто выбритые бороздки на скальпах.

Умиротворение. Все кажется ясным, простым и красивым. Вести беседу вовсе незачем. Молочные коктейли восхитительны. Заполнив желудки, мы обнимаем друг друга, садимся поудобнее и наслаждаемся днем, творением Божьим, лениво наблюдая за катящимися мимо нас многочисленными колясками.

Неподалеку в древесной тени, под плакучими ивами, я вижу группу растянувшихся на траве эсэсовцев с подругами-заключенными. Укрывшись от солнца, мужчины расстегнули мундиры. Вокруг белой скатерти валяются бутылки и корзинки.

Иногда оттуда долетает веселье: смех, жевание или бульканье — спиртное пьют из горла.

Эсэсовцы говорят по-немецки. Ветер доносит обрывки разговоров. Подружки заключенных болтают главным образом между собой, лишь изредка обращаясь к своим спутникам. Кажется, девушки общаются без труда, хотя говорят на незнакомых нам языках.

Хотя они ужасно истощены и ослабели от недоедания, а их движения заторможены, похоже, им весело.

В этой группе отдыхающих долго царит мир. Затем одна девушка-заключенная хватается за нож и начинает колоть им своего спутника. Но эсэсовец не реагирует. Он лежит себе на траве, не кричит, не отбивается. Остальных мужчин сцена, видимо, забавляет.

Рабби Бухенвальд всплескивает руками, а затем беспомощно их роняет. Потом обнимает нас за плечи.

— Какой чудесный день, — говорит наш рыжебородый раввин, вставая и уже намереваясь уходить. — Мы встретимся снова? Полагаю, да.

И тут он заливается румянцем:

— Не забудьте отнести Аните клубничный коктейль. Скажите, что от меня.

19. Краткая история современного еврейства

Мне очень плохо.

Обращение наших брутально настроенных Хозяек с еврейкой Джуди Стоун наводит на мысль о том, как мало знаю я о судьбе еврейских граждан Европы — откуда, видимо, и происхожу.

В помутневшей памяти всплывает воспоминание о том, как евреи собирались на работу — в надлежащем платье, согласно общепринятой моде или правилам. Их лавки, где они обслуживали население, всегда были безукоризненно чисты, их служба подобострастна. Их дети были хорошо воспитаны, вежливы и образованы.

Евреи глубоко уважали государство и трепетали перед символами власти, госучреждениями и чиновниками. Государство, в свою очередь, терпело их, закрывало глаза на их присутствие — порой даже, если надо было, награждало их почестями и званиями.

Тогда почти все евреи Западной Европы успешно приближались к тому, чтобы стать полноправными членами надежного среднего класса.

Иначе обстояло дело в Восточной Европе, особенно в Польше и России, где евреи выказывали чрезмерную гордость, полагая себя независимой нацией. Они упорно отказывались ассимилироваться. По сути, они составляли нацию внутри нации.

Они фанатично блюли свою древнюю религию. Невежественные, в лохмотьях, рассеянные по захолустным и заболоченным городкам и далеким от мира селениям, они предпочитали жить летом в грязи, а пресловутой русской зимой — в снегах. Только бы сохранить свою самобытность.

Но когда к власти пришли кровавые большевики{51}, восточноевропейские евреи быстро переменились. Они отказались от своего сепаратистского фанатизма и очутились на передовой революции.

Все это я помню.

Но еще я слышал, что во время Второй мировой войны немецкие военные вместе с предвзятым местным населением уничтожили значительную часть евреев Востока.