Импровизированные крылья волочились за ним пыльным покрывалом. И снова, как в детстве, он забрался на крышу – только уже другого, трехэтажного дома и с другой целью. Раскинул руки, глубоко вздохнул и сделал шаг вниз… на козырек второго этажа, где у него было своеобразное «гнездо». Там наш герой поерзал, устраиваясь поудобнее, с удовольствием потянулся до хруста в костях, разминая сначала руки, потом ноги, выгнул спину, как сытый кот, растянул крылья до предела…
КРЫЛЬЯ?!
Он вскочил на ноги и попытался заглянуть себе за спину, смешно подпрыгивая. Крылья! Белые, как у той девушки с колокольчиками!
Шальная мысль, вежливо постучавшись, появилась в голове и тут же заняла всё пространство.
– А почему бы и нет?
И, распахнув крылья, он шагнул – на этот раз с крыши…
Его друг как раз выглянул в окно, чтобы стряхнуть пепел с сигареты, и ехидно поинтересовался, глядя на то, как он, чертыхаясь, выбирается из кустов:
– Что, слава Икара не дает тебе покоя? Низковато летаешь!
– А на них вообще летать-то можно? Или это просто так – деталь одежды?
– Можно, только с большей высоты. Да и от дождя хорошо защищают.
Как только Голос договорил, картинка сразу пропала.
Я открыла глаза, потянулась и мысленно поблагодарила наваждение за хорошую сказку. Крылья так крылья, почему бы и нет?
Иногда их может подарить просто хороший друг. Даже если его об этом не просить.
Глава 20
История Оловянного солдатика на новый лад
Они вместе уже несколько десятков лет. Правда, когда они только встретились, их звали по-другому. И выглядели они тоже по-другому.
Она в то время носила пошлые эстрадные платья с дурацкими блестками и танцевала в кабаре.
А он был солдатом. Только вернулся из армии, и друзья посоветовали ему сходить развлечься.
Под Рождество, когда одиночество особенно сильно давило на сердце, он выбрал относительно недорогое заведение, где играла веселая музыка, и вошел. Как раз начинался ее номер.
Она изображала балерину, танцующую у озера под неуместно веселую песенку. Ужасный номер – пародия на «Лебединое озеро».
Он не видел ни короткого платья, ни пудры, которая толстым слоем покрывала ее лицо и плечи – пот начинал течь уже через несколько минут, проведенных на сцене (софиты жарили невыносимо).
Он видел ее усталые глаза, натянутую улыбку и танец. Танец, который она вела, несмотря ни на что.
Их роман был обречен с самого начала: хозяин кабаре тоже любил ее. Точнее, не любил – желал, как самую неприступную из всех «птичек». Она всегда ускользала из его рук в самый последний момент. Ускользала к своему стойкому солдату.
Они гуляли по улицам, покупали жареные каштаны, и он дул на каждый, чтобы его – его! – балерина не обожглась.
Он обожал ее молча, когда она танцевала.
Он обожал ее молча, когда по утрам, в маленькой квартирке, она готовила завтрак.
Он обожал ее молча по ночам, когда вся она принадлежала только ему, а не тем, кто бывал вечерами в кабаре.
Он всё делал молча, потому что был немым от рождения. А она говорила, что в этом есть особый шик: сразу видно – мужчина не разменивается на слова, просто делает, и всё.
Но рано или поздно должна наступить развязка. А то бы они так и гуляли вечно по парижским бульварам и ночевали в его маленькой квартирке.