Дом без номера

Говорят, у вас в Таллинне погода не очень. Когда надоест музицировать в пустоту, приезжай ко мне на Маури. Здесь яркое солнце, синее небо и белый песок. И вулкан поблизости! Когда становится грустно, я поднимаюсь на его вершину и, спустив ноги в кратер, смотрю на горячую лаву. Ты же знаешь, мне всегда нравился жар. А ты любишь дождь и сырость – наши тропические ливни должны прийтись тебе по вкусу.

Сколько лет прошло, как мы поменялись местами? Уже и не помню.

Знаешь, мне понравилось быть добрым! Это странное, немного щекотное чувство, как будто под кожей у меня растут перья, не причиняя боли, и всё время хочется смеяться.

Ты спрашивал, не злюсь ли я на тебя. Не злюсь. Наверное, ты правильно сделал. Твоя музыка действует на людей не хуже придуманных мною снов. И я уже не такой беспокойный, как раньше. Каждый день смотрю на море, на солнце (я единственный, кто тут смотрит на него без очков), и мне хорошо – тихо и спокойно.

Так что не торопись, братишка. Возвращайся, когда сможешь. А я буду, как последний пижон, бродить под ливнем с зонтом, с которым гулял по Нью-Йорку сам Том Уэйтс. Сказать по правде, я всегда мечтал немного побыть пижоном.

А ведь мы с тобой похожи, несмотря на разницу в пять сотен лет, правда?

Хорошей ночи, братишка! Возвращайся, когда в твоей душе наступит утро».

* * *

«Ты и есть пижон!

Рад, что ты наконец-то нашел себе местечко по душе. Иметь свой дом – это очень важно.

Ты прав, мы действительно вовремя поменялись местами. Знаешь, меня сейчас совершенно не тянет философствовать. Давай-ка я лучше расскажу тебе, где я.

Я в Питере! Удивлен? Вижу, что не очень. Сижу в пабе и смотрю на людей, которые выходят из зала после моего концерта. Это ведь так просто – отыграть концерт, стереть лицо и выйти в паб. Я закрываю глаза и настраиваюсь на души проходящих мимо. Это непередаваемое чувство. Знаешь, похоже, из меня получился хороший музыкант. Почти в каждой душе звучит фрагмент какой-нибудь из моих сегодняшних песен. И это хорошо, потому что завтра будут другие. Эти, сегодняшние, забуду даже я сам.

Вот сейчас допишу письмо и сяду сочинять новую песню. Пожалуй, она будет про яркое солнце, синее небо и уснувший вулкан, в жерле которого живет один волшебник. И пока спит вулкан, этот волшебник тоже дремлет…

Никого не напоминает?

Хорошего тебе утра, брат! Спи. Даже отсюда я смогу посторожить твой сон».

* * *

Герцог дочитал последнее письмо и задумчиво посмотрела на притихшую Цилю.

– Знаете, я думаю, что вы должны положить все эти письма обратно в ящик. Наверное, только так они и могут получать весточки друг от друга. Я не знаю, как это работает. Но, должно быть, дело в этом.

Циля подумав, кивнула. Новый жилец ей нравился всё больше и больше. Вечером, когда он, распаковав вещи, позвал ее на прогулку по городу и оказалось, что двое приезжих знают Петербург гораздо лучше его коренных жителей, она уже была готова в него влюбиться.

Но и здесь Герцог опередил ее.

Глава 47 Блюз старушки Дейзи

Вы, часом, не подумали, что один из этих братьев, музыкант, – это Билли? Конечно, нет!

Каждый музыкант чем-то похож на других, но каждый сам по себе. Если он, конечно, по-настоящему талантлив. Те из них, кто не тарабанит по клавишам и не рвет струны, а рождает музыку душой, частенько приходят в Цилино кафе, а порой и устраивают в нем концерты. Платы при этом не берут: внимание слушателей – лучшая награда. А посетители в этом кафе особые. Да вы и сами это знаете.

Каждый приходит к музыке своим путем, вот как Билли. Кому-то помогают. Иногда тебя направит на нужный путь дружеский тычок или даже хороший пинок. А иногда ты сам укажешь кому-то дорогу к настоящему мастерству.

Опять я про путь… Когда же я-то наконец смогу вырваться?! Моя флейта становится всё тяжелее, словно она уже не верит в меня.

Иногда я слышу, как вздыхает Дом. Он тоже притих и ждет чего-то. Это не похоже на привычное ожидание чуда или подарков на Новый год, если так вам будет понятнее.