Дом без выхода

– И что ты собираешься делать? – поинтересовалась она.

– Ты же сама слышала, – пожала плечами Виолетта. – Стас велел мне поближе сойтись с Тиной – а его слово для меня закон. Пока.

– Хочешь сказать, что вскоре перестанешь слушаться хозяина? – усмехнулась Старуха.

– Нет. Хочу сказать, что не за горами то время, когда все будет наоборот – мое слово станет законом для него. Что же, все идет по плану, мадам Федорова должна быть мною довольна. Господи, Сашура, что ты делаешь? Зачем ты полез на дерево? Виктор, снимите его, пожалуйста!

* * *

Наладить контакт с хозяйкой оказалось проще простого. У погруженной в работу Тины совсем не было подруг – отношения с Марьяной, которые давно уже лишились искренности и превратились в соперничество, были не в счет. Тина как-то не умела сходиться людьми, держалась всегда замкнуто, отстраненно, иногда даже надменно. Быть может, она и рада была бы обрести друзей, но желающих сойтись с ней поближе не находилось, а сама она тем более не делала первых шагов. Настоящих дружеских отношений – не приятельских, ограничивающихся совместными празднованиями, сплетнями и болтовней ни о чем, а именно дружеских, когда можно излить душу, поделиться наболевшим и получить взамен поддержку и дельный совет, – ей всегда не хватало.

Поэтому когда как-то за ужином Виолетта, ободряемая взглядом Стаса, намекнула хозяйке, что хотела бы поговорить с ней вечером, после того как уложит Сашуру, Тина только обрадовалась. Последнее время ей особенно не хватало общения, и Виолетта оказалась для нее идеальной собеседницей. Они далеко за полночь просидели на террасе, попивая легкий коктейль, слушая таинственные звуки майской ночи, и говорили, говорили, говорили... А вскоре устраивать такие посиделки вошло у них в привычку, и несколько раз в неделю Тина сама стала приглашать: «Летта, давайте поболтаем вечерком...» Досиживали иногда часов до двух, а то и до трех ночи. Виолетта, вынужденная из-за своего воспитанника вставать ни свет ни заря, сильно не высыпалась, но мужественно терпела это неудобство – дружба с Тиной была для нее куда важнее. Во время этих бесед Виолетта узнавала много интересного для себя. Например, завела разговор о воровстве и безопасности и услышала, где хозяйка хранит свои наличные деньги, что-то вроде заначки от Стаса, – в спальне, в перламутровой шкатулке.

Несмотря на то что одна из них была матерью, а другая – гувернанткой, о детях почти не говорили. Что касается Сашуры, то Виолетта лишь изредка пересказывала какой-нибудь забавный случай, происшедший с ним днем, или цитировала смешное высказывание мальчика. В ответ на это Тина дежурно улыбалась и тут же переводила разговор на другую тему. Точно так же реагировала она на сообщение об ушибах и царапинах сына – только на этот раз вместо дежурной улыбки на ее лице появлялось дежурное выражение тревоги, исчезавшее сразу же после того, как Виолетта заявляла, что ничего страшного нет и все уже в порядке.

С Катей же дело обстояло куда сложнее. С первых же часов пребывания в этом доме Виолетта поняла, что между матерью и дочерью идет самая настоящая война. Разумеется, она стала союзницей Тины, не допускала и мысли, что та может быть в чем-то не права, всячески сочувствовала ей и сожалела, что у Кати такой скверный характер. Вскоре наблюдательная Виолетта заметила в этих непростых отношениях еще один нюанс – соперничество из-за Стаса. Как-то она обронила вскользь, что Катя ревнует отца к Тине, и сама удивилась, насколько той это было приятно. С тех пор гувернантка нет-нет да возвращалась к этой теме, повторяя хозяйке, как муж любит ее, и намекая, что жена для него значит намного больше, чем дочь.

Но, разумеется, главным предметом их разговора была работа Тины – ведь этот вопрос архитектор Кириллова могла обсуждать часами, и Виолетта активно помогала ей в этом. Она продолжала восхищаться домом, задавала наводящие вопросы, интересовалась подробностями и всегда выслушивала пространные монологи «этой работоголички», как они со Старухой называли между собой Тину, с неизменным вниманием и интересом.

Иногда беседа как-то сама собой перетекала в русло несовместимости профессионализма и домашнего хозяйства. Тина жаловалась на «домостроевские» взгляды мужа, Виолетта, разумеется, делала вид, что полностью разделяет позицию Тины.

– Нет, я просто не могу понять Станислава Алексеевича! – восклицала она. – Неужели он не осознает, что роль домохозяйки – это совсем не ваше предназначение? Кто дал мужчинам право считать, что все женщины на свете созданы исключительно для немецких «четырех К»?

– Знаете, Летта, мне иногда кажется, что им движет профессиональная ревность, – доверительно сообщила Тина, отхлебнув коктейля. – Мы с ним вечно боремся за лидерство, еще с института.