Дом близнецов

— Господа, — сказал фон Боррис и даже встал со стула, страстно сверкая сотнями зеркальных глазков, вшитых в любимую куртку, — мы начинаем кружить вслепую, блуждать и повторяться. Тема слишком важна, и сегодня мы кровь из носу должны ответить, в чем высший смысл смерти?

Князь дал знак и в гостиную вошел дежурный врач Дома гостей.

Появление врача не сулило ничего хорошего.

Врач передал хозяину золотую коробочку.

— Я бы хотел придать нашему разговору о смерти толику остроты. Прошу, дорогая пифия, уведите Куклу. Не хнычь, глупая, это всего на полчаса. К ужину ты вернешься. Зато на десерт будет все, что захочешь.

Когда полумаска вывела девочку, князь открыл коробочку и…

— Внимание, господа. Как говорит мой кумир Витгенштейн, все должно быть отдано воле случая!

И вытряхнул на стол нечто вроде черной горошины перца, только горошина оказалась живой, покоясь на остроугольных ножках, как у паучка, и тут же исчезла в лабиринте столовых приборов.

— Тихо! Не двигаться!

Все окаменели.

— Я выпустил на свободу паучка. Сразу скажу, что его укус крайне опасен, но у меня под рукой сыворотка и укушенному смерть не грозит. Но пять минут ужаса гарантирую. Если тварь укусит меня, то укол сделает мой врач, остальным я самолично окажу помощь. Итак, прошу всех положить руки на стол. Герр Кожев, вы тоже.

— Папа! — заорали близняшки.

— Не орите. Паучок не любит тряски, застыньте, и он вас не тронет.

Вслед за князем все обреченно положили рук на стол.

На белоснежном фоне обеденной скатерти передвижения насекомого были прекрасно видны.

Паучок выбрал панк-модель Катрин Аис. Чернильный пирсинг украсил ее мизинец.

— Не бойтесь, говорите, что вы думаете о смерти.

— Думаю. Нет, уверена. На свете есть что-то такое, что пострашнее смерти, только люди об этом не знают. И хорошо, что не знают. Таких страшных незнаний минимум сто. Смерть — это самый хилый пунктик из всех, что есть во вселенной, потому-то мы ее запросто видим и даже болтаем всякую чушь, типа того, что это вонь, пещера, дом с пыльным зеркалом. Все, что говорит человек за последние пять тысяч лет, это глупости. Глупость Платона, глупость Микеланджело, глупость этого Витиштейна…

— Витгенштейна, — скривился князь.

— Какая разница, понятно ж. Бог конечно крутой бог, но князь тут будет круче. Короче, я себя живой смертью не чувствую. В детстве боялась, что у меня внутри спрятался чей-то скелет, но это же для опоры. Знаю, что ни скелет свой, ни череп никогда не увижу и ни хрена по этому поводу не переживаю…

Паучок подумав, метнулся от нее наискосок и стал причаливать к руке хрыча-беллетриста: Катрин тут же схватила фотоаппарат и принялась снимать его черствую физию.

— Господа, повторяю, — сухо сказал литератор, — я атеист и в ваши игрища не вступаю.

Паучок повел себя так, словно понял слова Протея и не причалил к руке, а выбежал на середину стола и затаился у ножки солонки в виде яйца в пасти дельфина.

— Он тоже атеист… — хмыкнул князь, развеселяясь страхом застолья.

— Секрет прост, у нашего атеиста лапы курильщика. Тварь почуяла табачок, — вмешалась Герда и рискованно дунула в сторону насекомого.

Паучок мигом перебежал на руку докладчика.

— Отлично. Пока никто не укушен. Говорите, маэстро.

— Закончу то, что хотел сказать, — побледнев, вымолвил Кожев.

— Смелей, он вас не тяпнет.

— Дело не в нем, я просто боюсь щекотки.

— Я тоже, — зло веселел князь, пьянея от риска.

— Итак, и вещи, и существа, — заговорил докладчик, явно с трудом и даже прикрыв глаза, — окружены контуром смерти, пределом, стеной, пеленой, если хотите. Внутри этой ограды из кости находится порция существования. Назовем ли мы ее жизнью или ожившей смертью — без разницы. Важно другое. Внутри всех нас находится нечто, недоступное гибели, иначе бы мы умирали сразу, как только появились на свет, потому что смерть, как мы видим, есть повивальная бабка всех рожениц. Что же это такое? Отвечаю: это место моей жизни. Место, занятое моим телом, моим смыслом, моей душой. Спрашивается, что погибнет внутри меня после моей смерти? Погибнет тело, погибнет мысль, а с нею исчезнет душа этой мысли и память о ней. И хотя многие уповают на бессмертие души, увы, для меня в ее бессмертии нет никакого высшего смысла. Зачем умножать сущности без необходимости? — спрашивает Бог устами Оккама. К чему плодить бессмертных пчел там, где уже есть Всесильный, да будет Он благословен, чье бессмертие отменяет любые попытки выживать рядом с ним и вдоль простирания этой нечеловеческой и всемирной силы?

Паучок шевельнулся на ногте.

Мысль говорившего сбилась:

— Думаю, что душа не бессмертна.

Паучок ринулся дальше. Докладчик только перевел дух, как тварь вернулась обратно и живо украсила мизинец левой руки оратора червоточиной.

— Вы ему нравитесь, — рассмеялся хозяин. — Смерть? Это вовсе не страшно.