Дом Черновых

Вспоминались ехидные насмешки Варвары: «Он, конечно, талантливый художник, но ужасный мещанин: сердится, когда забудут закрыть трубу в печке, и такой семейственный, что интересуется, где берут молоко для вашей маленькой Елены!»

Наташа не понимала, что значит в книжном смысле слово «мещанин». Знала только, что употребляется оно как брань, что мещанином быть нехорошо. Детей она и сама страстно любила, а Варвара о своих мало заботилась, была занята важными делами депутата. Наташа часто оставляла своего грудного ребенка, чтобы развлекать одиноких детей Варвары. Маленькую шестимесячную Елену Наташа не кормила грудью: доктора запретили ввиду слабости ее здоровья; а взять кормилицу она не захотела: по ее мнению, это значило отнять мать у какого-то другого ребенка. «Должно быть, эти мелкие чувства и есть мещанство, — думала она. — Другое дело — Варвара. До детей ли ей. У нее дела государственные!» Все-таки во время поездок к мужу Наташа поручала Варваре кормление дистиллированным молоком ее маленькой Елены.

В последний свой приезд Наташа сообщила новость: приехал Константин. Кажется, собирается жениться, есть невеста на примете, та самая, которая приезжала когда-то на масленице. Очень дружен с Пироговым. Оба ждут возвращения Валерьяна. Интересуются его новой картиной.

Валерьян отослал картину в студию, а сам вместе с Наташей возвратился в Петербург.

В дверях их встретили Пирогов и Костя. Они были знакомы еще со времени выборов и, пикируясь между собой, шутливо вспоминали «чествование» в доме Силы Гордеича.

— Если бы не он, не прошел бы я в депутаты! — признался Пирогов. — Покривил душой я немножко: обещал отстаивать в Думе интересы торгово-промышленного класса.

— А сам теперь громовые речи против этого класса говорит! — насмешливо заметил Костя. — Погодите, задаст вам за это дедушка! И дворян и купцов, как малых ребят, вокруг пальца обернул! Ну и было же у нас пьянство тогда!

— Да! — улыбаясь, подтвердил Пирогов. — Я вообще не пью, но тут перед заседанием так меня у дедушки напоили, что все перед глазами завертелось. В таком виде и поехал на собрание. Вышел говорить и чувствую: сейчас провалюсь! А как только это подумал, со страху и отрезвел. Потом на извозчике опять разобрало меня.

— Ха! — усмехнулся Костя. — Возил-возил извозчик его по городу, а седок ни папы, ни мамы не выговаривает!

— На Волге это со всяким может быть, — возразил Валерьян.

— Ну, где ваша картина?

— Отослал в академию.

— Удалось?

— Кажется.

— Поздравляем с появлением на свет вашей новой картины!

— Пусть она будет так же хороша, как ваша дочь! — смеясь, прибавил Пирогов.

Наташа пошла в детскую и долго не возвращалась. Вместо нее явилась Варвара с бледным, тревожным лицом.

— Ваша девочка захворала, — тихо сказала она Валерьяну. — Наташа зовет вас!

— Этакая-то здоровенная девчонка? — удивленно сказал художник. — Что с ней?

— Не знаю. Идите скорее!

В детской Наташа стояла на коленях перед кроваткой ребенка.

Девочку рвало. Только что выпитое молоко выливалось изо рта с необыкновенной силой.

— Я позову доктора, — хмуро сказала Варвара и пошла к телефону.

Приехал Зорин. Быстро прошел в детскую. Осмотрел ребенка.

— Все признаки отравления, — сурово промолвил он. — Где брали молоко?

Варвара смутилась.

— В молочной, как всегда!

— Напрасно! В петербургских молочных брать для ребенка рискованно.

Зорин попросил всех выйти из комнаты, кроме Валерьяна.

— Сейчас мы впрыснем ей камфару. Это — последнее средство! Вы будете помогать мне.

Доктор раскрыл свой ридикюль и что-то стал приготовлять.

Валерьян затрепетал. Его как громом поразило. Растерянно смотрел то на доктора, то на ребенка.

Зорин снял с девочки рубашонку. Ребенок лежал без чувств, голенький, хорошенький, с остановившимися большими, синими, как бы неживыми глазами. Валерьян наклонился над кроватью и стал притворно улыбаться, кивая головой, ободряя дочь, а сам чуть не плакал. Вдруг почудилось, что ребенок смотрит на него укоризненно, понимающими глазами. Казалось, глаза говорили: «Ну, что ты смеешься? Ведь я же умираю!» Валерьян смутился: ребенок продолжал смотреть на него серьезными, совсем не детскими глазами. Волосы зашевелились на голове его, комната поплыла, зашаталась, и вместе с нею поплыли перед ним синие неподвижные глаза. Доктор крепко схватил его за руку, сильно встряхнул и сказал:

— Возьмите себя в руки! Выпейте вот это! Нет, вы не годитесь в помощники!

Валерьян покорно выпил поднесенное ему лекарство. Руки его дрожали, зубы стучали.

— Теперь уходите и подождите в соседней комнате! Я позову вас.

Валерьян не помнил, сколько времени сидел он в своей комнате. Наконец пришла Наташа, молча села рядом и вдруг, как сломленная былинка, припала ему на плечо. Без слов и слез они обнялись в безмолвном отчаянии. Валерьян понял все.

Сидели так долго, ничего не говоря друг другу и представляя как бы живое изваяние человеческого горя. Наконец Валерьян, дрожа всем телом, взял Наташу за руку и почти насильно повлек за собой в комнату ребенка.

В детской комнате, у кровати стояла черная тень Настасьи Васильевны. Лицо ее было сурово.