Дом Черновых

Крюков разгладил бороду, распахнул рваный кафтан, обнаружив старую ситцевую рубаху.

— Ушкуйник вы! — смеясь, сказала Виола.

— Покорнейше благодарим. Мы люди простые, едим пряники неписаные. Но, промежду прочим, пальца в рот не кладите!

— Виола-то Игнатьевна кокетничает с тобой, а ты и ухом не ведешь, борода! — хихикал Кронид завистливо.

— Не с вами же кокетничать! — небрежно уронила Виола и обернулась к художнику: — Отчего вы приуныли, Валерьян Иванович?

— Оттого, что вы уезжаете.

Виола засмеялась.

— Кроня! Там в погребе у нас бутылка шампанского есть, распорядись-ка! — решила Наташа.

— Вот это дело!

В комнате стоял общий говор.

Наташа, сидевшая рядом с мужем на диване, положила ему голову на плечо.

— Не болит ли? — спросил он, заглянув ей удивленно в лицо.

— Болит, конечно, как всегда, но это ничего. Я рада, что ты приехал. Собрались все, кого я люблю, одного человека не хватает. Ну, да с ним все кончено: ты победил!

Вошел Кронид с подносом, уставленным шампанским, и стал обносить всех. Последний стакан он высоко поднял в руке.

— Пью за отъезжающих! Благополучного пути! Птички перелетные, пусть ваша дорога приведет вас к счастью и славе! А мы — кончаем наш путь. Разрушен дом Черновых! Черновский капитал превратился в дым. Если бы Сила Гордеич встал из гроба и увидел наше положение, — упал бы и опять умер! Ленька, ты большевик?

— Большевик! — с сияющей улыбкой ответил Ленька.

— Вот. Внуки-то Силы Гордеича куда пошли! А нам, старикам, еще надо разобраться в наших путях. Кончились вишневые сады. Беги, кто может, к дальним берегам! Ваше здоровье, Виола Игнатьевна!

Виола поднялась с места и тихо приблизилась к пианино. Музыкант сел. Она развернула ноты и показала в них что-то. Зазвучали грустные аккорды.

Острою секирой ранена береза, —

вдруг запела артистка.

В лирическом романсе слышались трагические оттенки.

Валерьян насторожился. Дрожь пробежала по его нервам. Почему-то вспомнилась Наташа-невеста, когда- то певшая единственный раз в своей жизни о сломанной березке. Долго, отчаянно боролась за жизнь, а теперь смертельно ранена в сердце: спета ее песня!

Лишь больное сердце не залечит раны.

Волной хлынул трепещущий голос. Наташа припала к груди Валерьяна: плечи ее тряслись.

— Эх, не надо бы такую песню петь! — с сожалением сказал Крюков.

Виола бросилась к рыдающей Наташе, обняла ее.

— Наташа, друг мой милый! прости меня! Ах, я проклятая. Забыла, нечаянно разбередила горе твое.

— Ничего, — успокаиваясь и вытирая слезы, прошептала Наташа. — Так это я… свою болезнь… «Березку» вспомнила… дом наш…

— Больше не буду петь! — решительно заявила Виола. — Василий Иваныч, ваш черед!

Аяров подошел к пианино, крякнул басом, нахмурился.

— Ничего веселого-то и я не захватил. Вот есть новейший романс на военную тему, больше и нот нет. «Полководца» петь не буду, спою «Забытого».

Он ревниво и завистливо взглянул на Виолу: певица, вызвавшая рыдания, возбудила зависть баса. Видно было, что он волнуется, собираясь затмить успех Виолы.

Запел сдержанным, бархатным басом романс о забытом на поле сражения, смертельно раненном воине.

В деревне, в бедной хате ждут его возвращения жена и сынишка.

Не плачь, сынок! Приедет скоро тятя,
На радостях я пирожок горячий испеку.

Трогательно, искренне прозвучали простые слова.

Постарался Василий Иваныч: не хотел дать спуску Виоле.

Теперь Валерьян выскочил из-за стола и быстро ушел в соседнюю комнату. Была ли причиной жизненная тема романса, быть может, напомнившая ему пережитые картины войны, или оказалось все это близким его переживаниям, когда он и сам лежал, оглушенный «чемоданом», в халупе в то время, когда его, быть может, ждали жена и сын, — но слезы неудержимо хлынули из глаз его. Затворившись в темной комнате, он дал им волю.

Перестарались певцы, состязаясь друг с другом. Долго пел еще Василий Иваныч. Когда Валерьян успокоился и вышел, гости толпились в прихожей, собираясь уходить.

Валерьян уговаривал гостей не уходить.

— Первый час! — возражали они. — Засиделись!

Наташа шепнула ему на ухо:

— Попроси у Василия Ивановича его фотографию!

— Обязательно завтра утром принесу, — отозвался Аяров.

Марья Ивановна торопила Наташу поскорее лечь в постель.

— Переутомилась! — тихо сказала она Валерьяну, — Никогда так долго не сидела!

Ночь была тихая, теплая. Валерьян пошел проводить гостей.

Шли попарно по пустынным тротуарам Старого Венца. Валерьян шел с Виолой, позади всех плелся Кронид.

С пожарища тянуло гарью.

— Не ходите далеко! — говорила Виола. — Еще патруль встретите, а у вас нет пропуска. Расстанемся! — она высвободила руку из-под его руки.

— Зачем ты… вы… уезжаете?

Виола вздохнула.

— Вы не любите меня, Валерьян. Я в этом убедилась… А кроме того, когда увидала Наташу, сердце мое содрогнулось. Жаль ее. Ведь она совершенно беспомощна, а вы — единственная ее опора! Ну, представьте себе, если бы вы даже полюбили меня и бросили жену: истерзали бы себя, меня и ее!

— Прежде вы говорили иначе.