Теперь я уже не наказывала и не называла себя психопаткой за желание оплакать папу с мамой. Если надо — я плакала. Я стала гораздо мягче и добрее относится к себе.
Когда я уже была в дверях, теплая рука обвилась вокруг моего предплечья:
— Что происходит? — резко спросил Лексен.
В его голосе все же были нотки обеспокоенности. Горло сжалось, я ни слова не могла выговорить.
Я все же попыталась что-то сказать, он не собирался убирать руку.
— Мои родители… Сон о пожаре… — голос перешел в еле слышный писк. Первая слезинка горячо покатилась по щеке.
Больше уже ни слова не удалось сказать, я всхлипнула. Попыталась вырваться, но он крепко держал руку и не собирался отпускать, поэтому я перестала сопротивляться. Пусть увидит, как я плачу. Это не знак моей слабости, а выражение боли, на это я имела полное право.
Всхлип за всхлипом, слезы превратились в соленую горячую реку. Свободной рукой я закрыла лицо. Боль в груди была ужасной — если бы я не плакала эти восемь месяцев, думаю, инфаркт мне был бы обеспечен.
Лексен ничего не говорил, но и не уходил. Он был рядом, держал меня за руку и не мешал плакать.
— Мне так их не хватает… — Голос срывался в сдавленный шепот. — Почему они оставили меня? Почему они умерли?
Я была так одинока. Некому было разделить мою боль.
Он тихо выругался и бросил мою руку. Думала, он убежит, ведь плачущая девочка — что криптонит для супермена. Но вместо этого он подошел и обнял меня обеими руками. Может он и козел последний, но обниматься он умел. Его тепло окружило меня со всех сторон, я уткнулась в обнаженную грудь. Его руки надавили на обожженную спину, я немного дернулась. Тогда он слегка ослабил хватку.
— Все будет хорошо. Я прослежу, чтобы твоих родных нашли.
Кто, черт возьми, этот обнимающий меня и шепчущий парень?
Его действия так меня поразили, что даже скорбь немного отступила. Всхлипы прекратились, давление в груди ослабло. На самом деле, истерики стали реже, так что, может, вскоре смогу вести себя как нормальный здоровый человек.
Я выпрямилась, он отступил назад, давая мне пространство. Я вытерла лицо, дыхание постепенно выравнивалось. Странное чувство: так давно не плакала, а тут еще и дала волю всем этим чувствам при незнакомом человеке.
— Очень устала, — соврала я, — пойду попробую поспать. — Наверное сейчас была где-то полночь.
Лексен не возражал, кивнул и вновь подпер стену, сказал только:
— Разбужу тебя завтра. — И я скользнула в его спальню.
Я забралась в свою комнатку. Голова кружилась. Пошел прочь стокгольмский синдром, тебе тут делать нечего.
— 9-
Мне удалось подремать еще пару часиков, что было просто счастьем. Лексен сдержал свое слово — он разбудил меня, бросив на меня школьную форму и новую зубную щетку. Потирая сонные, чуть опухшие глаза, я поплелась в душ. К тому время как я спустилась вниз (без помощи своего тюремщика), как бы удивительно ни было, но все уже столпились вокруг кухонной стойки.
— Доброе утро! — пропела Стар. Она выглядела прекрасно со своими прямыми и длинными блестящими волосами, к тому же форма сидела на ней просто идеально. Свой образ она дополнила черными носками до колен и каблуками.
А я тем временем выглядела так, будто спала лишь пару часов и всю ночь проплакала из-за парня, ненавидевшего меня. Лексен в мою сторону даже не взглянул. Вполне уверена, мы оба хотели бы стереть из памяти прошлую ночь.
— Доброе! Спасибо за форму! — улыбнулась я в ответ, а затем повернулась к Лексену. — Прежде чем мы пойдем, мне нужно захватить рюкзак. Внутри моя пропускная карта Даэлайта и школьное удостоверение.
— Ступай с ней, — обратился Лексен к Джеро. — Встретимся у ворот. Сегодня все едем на одной машине.
Джеро протянул мне руку, не раздумывая я вложила свою ладонь в его.
— Пойдем, симпотяшка.
— Эмма, вообще-то, — фыркнула я.
Он только беззаботно подмигнул. Мы шли в приятной тишине и, подходя к их огроменным воротам, я спросила:
— А почему это вам можно безнаказанно носить не всю школьную форму, а меня вчера буквально осыпали жесткими правилами?
На нем были школьные штаны и рубашка, но не школьные пиджак, галстук и, разумеется, дорогущщие туфли.
— Правила на нас не распространяются, — просто ответил он.
— Так вот почему вы никогда не носите с собой книжки? — выпалила я, — Может, за оценки платите?
Он мотнул головой. В уголке губ заиграла полуулыбка. На свету шрам был еще заметнее, но он ничуть не портил умопомрачительно красивого лица. Может, он был прав вчера — Девочек заводят шрамы. Голубые как небо глаза замерли на мне:
— Нам не нужно покупать оценки, мы, ведь, охеренно умные.
Странно было слышать это «охеренно». Не часто эти ребята матерились, а с их не то европейским, не то еще каким-то акцентом, эти слова вообще не вязались. Вот что происходит с культурной речью, только добавь туда грубое слово — раз и нету культуры.
Мы перешли дорогу. Может, теперь-то наша старая машинка будет мирно стоять у дома, а Сара с Майклом просто заплутали и вернулись вчера?