Дом Для Демиурга. Том первый

— Так-так-так… Собирать и подвергать разбору слухи я вас еще не учил, значит, вы решили забежать вперед. Ну же, поделитесь со мной вашими сведениями, — резкий подъем на ноги, кувшин в руках, струя вина, льющаяся в одну и другую кружки — и вот Гоэллон опять сидит у камина, кажется, в той же позе… Воин и Мать, да как же он ухитряется двигаться с такой скоростью? — Слушаю вас, Саннио.

— Ученики вас уважают, — секретарь уже жалел, что начал разговор на эту тему. Сейчас герцог его высмеет, и все. — А Керо не раз говорила, что вы — добрый.

— Для девицы Къела добрые все, кто не повышает на нее голос, а я этого не делаю. Учтите, кстати, эту ее черту, а то мигом окажетесь в злых.

— Я на нее никогда не кричал…

— Я знаю. Я предупреждаю на будущее. В общем, давайте оставим глупую тему моей мнимой доброты и поговорим о вас. Вы отличились. Вы имеете право на награду. Выбирайте по своему вкусу. Чего вы хотите? Денег, какую-либо вещь, отпуск, еще что-то?

Саннио уже открыл рот, чтобы сказать — отпуск, и тут ему стало нестерпимо стыдно. Если он возьмет хотя бы три свободных дня, Гоэллон, конечно, согласится. Согласится — и будет заниматься с учениками сам, юноша откуда-то это знал так же точно, как собственное имя. Значит, устанет вдвое больше. Секретарь будет отдыхать, а господин — трудиться; и об этом он хотел просить? Странное незнакомое чувство, должно быть, совершенно недопустимое: желание позаботиться о том, кто вдвое старше тебя по летам и неизмеримо — по положению. Неприлично, глупо, и нельзя думать об этом… но можно просто не просить отпуск. Деньги? Ну и что с ними делать — он еще не потратил даже жалованье за первую девятину. Вещь? Какую? Зачем?

— По моему вкусу? — Саннио улыбнулся и приготовился получить оплеуху за следующий вопрос. — И то, что я захочу — вы сделаете?

— Я же сказал… — герцог, конечно, рассердился, но на другое.

— Тогда я хочу, чтобы завтра и послезавтра вы не вели занятия. Я проведу свои уроки, а вы будете отдыхать. А их… учеников, то есть, я загоню в библиотеку.

Саннио на всякий случай зажмурился. Сейчас ему все раз и навсегда объяснят — и где его место, и до какой степени он забылся, и все прочее. Хорошо, если словами, а не тем ледяным презрением, которым Гоэллон отлично умел обливать с ног до головы проштрафившихся слуг. Потом юноша приоткрыл левый глаз и осторожно посмотрел на господина. Герцог смотрел на него так, словно у секретаря в одночасье выросли оленьи рога.

— Наглец малолетний… — выдохнул наконец господин, но ни презрения, ни негодования в этом не прозвучало, только несказанное изумление. Секретарь и сам изумился своей дерзости, но не жалел о ней. — Вы берете на себя смелость управлять моим распорядком жизни?!

— Вы обещали, герцог.

— Да уж… — вздохнул Гоэллон. — Имел подобную непредусмотрительность, за что теперь и расплачиваюсь. Следующий раз буду тщательнее формулировать свои обещания. Что ж, я сдержу слово. Но и вам в святые мученики лезть не позволю, по крайней мере, вперед старшего. Это несколько неприлично, не находите, драгоценнейший мой? Вы тоже будете отдыхать.

— Я согласен, — кивнул Саннио.

— Так, милейший, пошутили — и хватит, — герцог нахмурился, и Саннио вдруг испытал несказанное облегчение: все шло по правилам, значит, все было не так уж плохо. — Вы не девица, у которой я прошу руку и сердце, чтобы вы отвечали согласием или несогласием, а мой секретарь. Даю вам второй шанс. Что вы должны ответить?

— Благодарю, герцог.

— Отлично, а то я уже подумал, что вы слегка одурели от бессонницы. Кстати, это второе, о чем я хотел поговорить с вами…

3. Саур — Собра — Алларэ

— То есть? — переспросил Рикард, пытаясь взять в толк обстоятельства дела. Обстоятельства упирались: разбуженный затемно генерал с трудом соображал, что от него хотят, а уж когда услышал новости — и вовсе перестал понимать, что происходит. Только чуял затылком, что на этот раз случилось что-то действительно гнилое. — Кто что нашел? Кто поднялся?

Спросонья казалось, что в полутемной зале, освещенной только факелами и плошками с маслом, как в старину, нечем дышать, а вместо воздуха перед глазами пестрят мелкие вредные мошки, лезут в глаза, в нос, мешают разглядеть лица. Рикард отвернулся к стене, подернутой инеем. Колючие иголки вспыхивали то красным, то зеленым, то синим. В помещении, где собирались офицеры его штаба, было холодно и зябко. Генерал Меррес поплотнее закутался в подбитый волчьим мехом плащ, втянул голову в плечи и еще раз попытался вникнуть в суть дела.

Говорил Фарон, командир полка арбалетчиков. Ворот мундира был разорван, под глазом — вчерашний синяк, волосы всклокочены. Обычно тихий агайрец на этот раз превзошел себя в умении орать, но не в умении излагать с военной четкостью. Напротив него сидел полковник Эллуа, тоже только что с дороги, но по-обычному спокойный. Отвратительно, злорадно спокойный для предрассветных сумерек, на вкус Рикарда.