Дом Для Демиурга. Том первый

Стагнация и непрестанная надежда на вмешательство захватчиков — вот к чему приучили мир эти двое. Для чего людям искать решения своих проблем, для чего стараться, если страстная молитва заменит все, что угодно? В этом мире слишком много чудес. Чудо избавляет от болезни, и к чему искать лекарство… Чудо позволяет выбирать верный путь в море, и для чего пытаться обойтись без чуда? Чудо не позволяет совершать массовые убийства, но оно же и не позволит сделать очередной шаг вперед…

Своей заботой, опекой, непрестанным надзором чужаки извратили этот мир. Он уютен, особенно два из трех полумиров, но и третий тоже замечательно тих и благостен. Только вот я чувствую запах плесени. Смертные не созданы для житья в покое. Их дети сначала лежат в люльках, но потом вылезают из них, чтобы, разбивая лоб и колени, научиться ходить. Потом они учатся бегать. Потом — летать. Оставь ребенка в люльке, привяжи его к уютной колыбели, и он вырастет больным уродом, и не сможет встать на ноги, даже если загорится дом. Мать, привязывающая дитя к кровати, чтоб дитя не попыталось ходить, пусть даже наставив себе синяков и ссадин — безумная мать; потворствующий ей отец — тоже безумец.

Если это не мать и отец, а мачеха и отчим — меняет ли это хоть что-нибудь?

Не для меня.

Если же отец хочет уничтожить дитя, которое во младенчестве бросил, за то, что оно любит мачеху и отчима, как родных — имеет ли он на это право?

Не имеет, брат мой.

Твой вечный дождь, твоя дурная поза, твои бессилие и злоба, сплавившиеся в наихудшее из возможных сочетаний: в бессильную злобу, утомили меня еще давным-давно, равно как и твоя спешка. Ты так жаждешь все разрушить, брат мой. Ты так торопишься пронаблюдать за тем, как некогда созданное тобой обратится в прах и пепел. Я терплю это лишь потому, что ты — ключ от двери, за которую меня влечет любопытство. Любопытство — и представление о справедливости.

Оно расходится с твоим, брат мой…

…но ты едва ли узнаешь об этом.

— Игра началась, брат мой Фреорн. И победа наша близка!

Поворачивается из-за плеча, среброглазый, смуглый, красивый, как все из нашего племени, но такой пустой… Выжженный изнутри своей бессильной злобой, уничтоженный заживо своим добровольным сиротством, своим отказом, обернувшимся не криком "вернись!", но ответным отказом. Только и остался — отблеск былого огня, уже не сам жар, но лишь воспоминание о нем. В тех последних потомках созданного им племени смертных, что еще бродят по Триаде, и то больше от былого величия. Больше смелости, больше доброты, больше силы. Больше жизни. Больше даже серебряного пламени во взоре.

Я видел их, брат мой. Они достойны тебя, но ты недостоин их.

Ты и своих изображений на стенах храмов захватчиков недостоин, ибо там ты — в ореоле мощи, в венце пламени, а для того, чтобы передать твой взгляд, — ртуть и расплавленный свинец, серебро и сталь — художники тратят лучшие краски.

— Да? — движение плеча, единственная искорка во взгляде, и вновь — вялое уныние, и обращенный к вечной стене дождя взор.

Чего от тебя еще ждать, брат мой Фреорн?

— Замок Саура не сможет выдержать даже недолгую осаду. Он неудачно расположен и слабо укреплен, — сказал Алви Къела.

Саурские владетели согласно кивнули. Князь Долав благодарно склонил седую голову, потом повернулся к флигель-адъютанту. Короткий обмен взглядами. Олуэн вежливо улыбнулся.

— Граф Къела, благодарю вас. У нас есть подробные донесения разведки.

"Сиди и не жужжи, друг мой! — расслышал между слов Алви. — Мы обойдемся без твоих откровений…". Все попытки графа Къела принять участие в обсуждении сражений обычно заканчивались именно этим. Даже то, что он часто гостил в замке Саур и знал его, как свой собственный, никого не интересовало. Штаб тамерской армии получал не менее подробные, но куда более свежие сведения от собственных прознатчиков из числа горожан, а роль графа Къела была определена раз и навсегда: служить ходячим символом освободительной войны. Отряд личной гвардии таскался за ним, охраняя графа почище святыни; ему не позволили участвовать ни в одном бою. Олуэн был флигель-адъютантом тамерского императора, его наблюдателем при штабе, но именно он с отрядом кавалерии нанес решающий удар в битве у Смофьяла. Он мог участвовать в сражении, а граф Къела вынужден был наблюдать за этим из-за Кошачьего ручья, довольствуясь редкими донесениями!