Дом для меня

Лер неловко плюхнулся в кресло и, наткнувшись взглядом на часы, принялся их теребить в руках, раздумывая, надеть или нет. Мужчина, сидящий напротив, не стремился сгладить неловкость, продолжая изучать смущенного юношу перед собой.

Спрятав руки под стол, Лер вскинул взгляд на мужчину и снова отвел. Вообще, сам Лер, несмотря на свой спокойный, уступчивый характер, не был стеснительным слабаком, но все, что касалось музыки, было его личной сокровенной откровенностью, которую он почти никому не показывал, разве что случайным людям, с которыми ему потом не придется сталкиваться, как с посетителями ресторана например, но когда свидетелем его музыкального таланта становился кто-то, с кем и дальше придется общаться, Лерке становилось жутко неловко, будто ему заглянули куда-то под кожу.

В такие моменты Лер чувствовал себя беззащитным, словно обнаженным, и эта его особенность исключала какие-либо публичные выступления и карьеру на музыкальной сцене. Единственное, что действительно прельщало Лера, это искусство композитора, и покупка качественных инструментов и оборудования – одна из целей, по которой он еще не уехал обратно в свою деревню в фактически достроенный дом, пусть и без внутренней отделки.

Еще больше Лерка не любил, когда ему говорили что-то вроде: "Красиво играешь". В такие моменты Лер бесился, потому что он не играл, а разговаривал. Просто на скрипке музыка не "красивая", она живая, нежная, приятная, мягкая, легкая, волнующая, радостная и горькая, какая угодно, но не просто "красивая". Для него лучше ничего не говорить, чем пытаться заполнить пустоту дежурными фразами.

Молчание затягивалось, и Лер начал паниковать и злиться.

– Что вы будете заказывать? – тихий голос официанта немного развеял неловкую атмосферу.

Мужчина сделал свой заказ и вопросительно посмотрел на Лерку.

– Что-нибудь с рыбой… Закажите на ваш вкус, я все равно не разбираюсь в подобном меню.

Лер передернул плечами и сел глубже в кресло, слегка обхватив себя руками за плечи, словно закрываясь, не понимая, что так выглядит трогательно беззащитным и от этого более соблазнительным. И пока не принесли заказ, за столом висела странная атмосфера. Лерка злился на себя из-за того, что отвлекся на рояль, и эта растерянность расшатывала почву под ногами. Улетучился характерный для Лерки пофигизм и спокойствие, а под изучающим взглядом вернуть его никак не выходило.

– Ты помнишь меня или мне представится?

– Самсон?

Мужчина улыбнулся.

– Да. Мое имя легко запоминают. Я так понимаю, концертная программа не входила в планы твоей начальницы?

Лер нахмурился, не понимая, к чему он ведет.

– Извините. Это случайно вышло, я раньше пришел и…

– Не извиняйся. Я не разбираюсь в музыке, скажем так, до этого дня я к ней был полностью равнодушен, но сегодня… – Мужчина задумчиво поболтал бокал с водой в руках. – Я посмотрел на нее и на тебя другими глазами. Теперь мне понятно, почему Жанна всем врет, что ты неотесанный деревенщина.

Лер нервно засмеялся. Эта их легенда с Жанной срабатывала только на слабо заинтересованных клиентах.

– Ну, это, вообще-то, правда… в каком-то смысле.

Подошел официант и принялся расставлять заказ на сервированном как для английской королевы столе. Лерка в это время осторожно разглядывал мужчину, отвлекшегося на телефонный звонок. Вообще, подобная робость ему была несвойственна, но сегодня все было наперекосяк. Мужчина, сидящий перед ним, был высок, на полголовы выше Лерки, и по комплекции напоминал мощного медведя, по ошибке облаченного в офисный костюм. Жанна сказала, что ему тридцать три, но на левом виске и зачесанной шевелюре виднелась седина. Вообще, по выправке и поведению Самсон больше напоминал военного или боксера, особенно размером своих кулаков. Лерка смущенно спрятал свои типичные пальцы пианиста под стол, на фоне таких рук они смотрелись слишком по-женски.

Наконец, когда обед был подан, а Самсон закончил свой разговор, посыпались вопросы, да еще такие, будто Лерка собеседование проходил.

– Почему ты в модельном агентстве, а не где-нибудь в музыкальной консерватории, например?

Лерка не любил этот вопрос. Дед не дал поступить ему в консерваторию, отправив в техникум электронных приборов, чтобы он там "стал мужиком и прекратил бренчать на своих балалайках словно шут гороховый". Вообще, Лер деда любил, но с ним было непросто. Характер у деда был суровый, а Лерка во всем пошел в свою бабку, с ее мягким и покладистым характером только она и могла ужиться со своим мужем, а еще Лерка. Все трое сыновей от деда сбежали при первой же возможности, хотя все трое были вылитый отец: упрямые как ослы, сильные и властные. Лерке из этого перечня перепало разве что упрямство, во всем остальном он походил на бабушку и мать: спокойный, по сравнению с отцом и дедом щуплый, слишком светлый и абсолютно неагрессивный. Если бы не страсть к музыке, дед бы заподозрил слабую умственную отсталость у внука, потому что тот не дрался, не орал, не ревел, в секцию бокса ходить не хотел, а пистолеты, сабли и солдатики его вообще не интересовали.