Дом для Одиссея

А с Алиной потом долго не знали, как и поступить. То ли в детдом отправить, то ли опекунов каких найти. Пока мать не объявилась. Как прослышала, что в сибирском родном городе квартира после несостоявшейся свекровки освободилась, так и осталось неизвестным. И не одна была, а с мужем гражданским, если попросту – с сожителем. Алина сначала так обрадовалась – мать все-таки! Да и то, чего ей скитаться где-то по свету без жилья да крова, если всем вместе в бабушкиной квартире жить можно? Поначалу мама очень Алине понравилась. Вся такая легкая, как ветер, болтливая, веселая. Настоящий праздник. И муж ее поначалу тоже ничего показался – добрый такой. Сразу Алину на коленки к себе усадил.

Она и не поняла поначалу, что собирается он с ней сотворить, когда мать однажды утром ушла в магазин за очередной порцией спиртного – вот уже две недели новоявленные родители никак не могли оправиться от затянувшегося празднования «воссоединения семьи». Думала, он шутит так, балуется с нею, как с малым ребенком. А когда поняла, испугалась – жуть. Не за себя, а за сердце, которое от ужаса происходящего вдруг начало выпрыгивать и рваться из груди вслед за отчаянными попытками сопротивления и застревать больно где-то в горле, и совсем уж было перекрыло ей дыхание, но тут она взяла себя в руки, то есть приказала не двигаться, а как-то перетерпеть весь этот ужас, не тратя сил на бесполезную борьбу. Нельзя было резких движений допускать. Ни в коем случае. Очень уж умирать страшно. Так она в течение всей этой мучительной муки и уговаривала взбунтовавшееся сердце успокоиться и не останавливаться впопыхах, обещала ему всяческие потом послабления в виде нужных лекарств-таблеток, если оно наберется терпения и героически вытерпит все с ней так вероломно случившееся.

А мать, как вернулась из магазина, сразу поняла, что в ее отсутствие произошло-свершилось. И закатила дочери жуткий скандал, называя такими словами, значения которых Алина толком и не понимала тогда. Еще оплеуху отвесила, смачную такую, и рука у нее, на удивление, вовсе не легкой оказалась. И за дверь выставила – девочка до таблеток своих даже не успела добраться. Только и хватило сил, чтобы позвонить в соседскую дверь да сползти тихонечко по стеночке, оставляя за собой необычный кровавый след. Старушка-соседка, бывшая бабушкина приятельница, только ахнула и застыла в изумлении, разглядывая лежащую на полу растерзанную Алиночку, на которую и ветру-то дунуть, казалось, страшно было, не то что человеческой рукой замахнуться. Не сразу и сообразила, что нужно как можно быстрее «Скорую» вызвать. Вот тогда она и оказалась в больнице, так же долго подпирала взглядом серый потолок, а потом еще и на занудно-противные вопросы молодого милиционера отвечала – откуда появились да куда смылись новоявленные родственники, и как их искать на просторах нашей необъятной родины. Не могла Алина с ним долго разговаривать. Потому что был молодой, здоровый и красивый. Замолкала и снова упиралась взглядом в потолок, и словно тошнота нервная подступала к горлу, одного только хотела – пусть он уйдет, такой молодой, здоровый, красивый… И такой мерзкий…

Выйдя из больницы, Алина в школу не вернулась. Хватит. Научилась всему. Да и старушка-соседка, оформившая на себя опекунство, против такого решения не возражала, думая про себя – зачем, мол, девчонке сдался этот школьный аттестат, в гроб с собой все равно его не положит. Никто не сомневался после этого случая, что девчонка и впрямь не очень чтобы жилец на белом свете.

Однако Алине умирать вовсе не хотелось. Видно, уговорила она таки свое сердце взять и плюнуть на случившееся и постучать-поколотиться еще немного. И оно каким-то непостижимым образом согласилось, взамен, видно, вытребовав для себя некие собственные аннексии да контрибуции. То есть свое право. Право ненавидеть всем своим больным существом молодых, здоровых и красивых мужиков. Вот не зря, видно, говорят – люблю всем сердцем, ненавижу всем сердцем.

А бабушка-опекунша от доброты душевной вскоре уступила ей свое рабочее место, за много лет насиженное и нагретое, спокойное и не пыльное. Сорок лет она проработала вахтершей в доме приезжих при большом металлургическом комбинате, ее там уже все за свою родную держали. Потому и не отказали в преемничестве, когда привела она на свое теплое место бледно-синюшную девчонку-доходягу. А иначе б не взяли ни за что. Место было действительно хорошее, почти блатное для какой-нибудь пенсионерки: сиди себе в тепле да уюте на мягком стульчике и в пропуска одним глазком поглядывай. Иногда прилечь можно на кушетку за ширмой и вздремнуть чуть-чуть.