Дом для Пенси (СИ)

Пенси мало что знает о внутренностях руинников, зато ее память — кладезь историй о том, как охотники выживали в самых странных передрягах и как дивности не раз спасали умирающим жизнь и разум. Например, при помощи снеголюбов можно заморозить кровотечение, шкурки рокенов помогают при ожогах, а хвост водной лошади приращивает конечности. Если, конечно, оторванную руку принести с собой и не дать истечь кровью раненому. Пенси думает недолго, всего несколько мгновений: жаль так просто отдавать то, ради чего она несколько дней бегала по лесу, но потом желание помочь перевешивает. Если бы не Ланалейтис, лежать сейчас Пенси на дне реки.

— Вот, возьми.

За время путешествия хвост потерял свой товарный вид, хотя его не за красоту продают лекарям. Руиннице даже объяснять ничего не нужно. Глаза Ланалейтис раскрываются до невозможного широко, а на шее и на руках становятся видимыми напряженные мышцы. Она превращается в безмолвную и бездыханную статую. Пенси немного не по себе, но спустя продолжительное молчание Ланалейтис отмирает и с силой прижимает измочаленный пучок длинных и толстых нитей к груди.

— Без дейд я не могу понять, действительно ли ты делаешь то, что делаешь, — тихо проговаривает она. — Но это, правда, мне?..

— Да, — решительно произносит Пенси. В тот миг ей уже не жаль дивность, а скорее интересно, как подействует лекарство.

На приготовления уходит не слишком много времени. Пенси наматывает нити, присоединив, как получилось, рог к месту слома, а потом аккуратно выдыхает на них. Каждому охотнику известна эта процедура. Известно, что волокна хвоста водяной лошади от горячего дыхания постепенно смягчаются, от тепла открытой кожи плывут, становятся податливыми и исправляют собой все проблемные месте, например, приклеивают руку. В полумраке коридора Пенси присматривает за этим процессом: дышит, где нужно, поправляет толщину слоя, доматывает еще нитей, пусть даже все придется истратить. И рог поддается, присоединяется. Конечно, красиво не будет, место слома останется видимым, но может так будет надежнее. Она осторожно касается вязкой массы, которая как раз начала основательно твердеть, и довольная собой кивает:

— Всё в порядке.

— Не в порядке, — голос Ланалейтис до странности тихий. Пенси не сразу понимает, что руинница выглядит по-другому: губы стали тоньше, кожа — темнее и будто покрылась сухой коркой. — Извини, — шепчет она. — Я переоценила свои возможности. Во мне слишком мало сомы, чтобы соединиться с дейд. Ничего не сделать. Как теперь мне быть? Либо я умру, потратив и сому, и твою помощь впустую, либо останусь без дейд…

Пенси задирает голову к потолку и прикрывает глаза. В темноте под веками никаких ответов нет, но почему-то становится легче. Жизнь всего лишь еще раз доказывает ей, что быть спасителем никогда не просто.

— Легко пришло — легко ушло, — бормочет она себе под нос и достает из-за пазухи мешочек с листьями видерса. Отец всегда говаривал, что если уже взялся помогать, то останавливаться на полпути глупо.

— Открывай рот, — командует она ничего не понимающей Ланалейтис, и та послушно следует этому приказу, измучено прикрыв глаза. Серебристые листья исчезают так стремительно, что Пенси в какой-то момент кажется, что их не хватит. Однако руку с последним листом Ланалейтис отводит самостоятельно. Руинница по-прежнему сидит с закрытыми глазами и не двигается, ее страшный внешний вид не меняется. Пенси вопреки желанию руинницы тянется впихнуть той в рот последний лист, но Ланалейтис открывает глаза и улыбается. Неуверенно, но явно искренне. Это настоящая открытая улыбка, полная облегчения и счастья. И такие же чувства полностью заполняют и Пенси, с головы до ног, да так, что на глаза наворачиваются слезы.

— Тебе удалось, тебе действительно удалось, — говорит Ланалейтис, подается вперед и изо всех сил прижимает Пенси к своей груди. И мягкая тишина обнимает их двоих.

Это ощущение до боли напоминает те времена, когда Пенси, будучи ребенком, укутывалась в шерстяной, кусачий, но невероятно теплый плед и подбиралась ближе к родителям и их гостям, чтобы послушать диковинные истории. Тогда кто-то из старших братьев, а может и отец, брал ее на руки, а тарелка с печеньем загадочным образом оказывалась перед ее носом, и самые страшные истории становились лишь сказками с хорошим концом.

— Это ты? — спрашивает она руинницу, хотя ответ и так ясен.

— Да, хочу тебя отблагодарить, как могу, — Ланалейтис меняется на глазах. Она по-прежнему утомленная, но немного другая — легкая, целостная, живая. Она больше не способна усидеть на месте, принимается расхаживать по пещерке, вышагивая разного размера круги, и сыплет словами без остановки: — О, знаю, что мы сделаем! Я покажу тебе Серебряный грот во всей красе. И комнату прозрения, и мерцающие в естественных кристаллах зимние созвездия, и купальни, и фрески в закатной части… А если шаг за шагом пройти весь Лабиринт, то мудрость предков снизойдет к нам…

— Ланалейтис, Ланалейтис! — зовет Пенси, и руинница не с первого раза слышит свое имя.