Читаем Дом дневной, дом ночной полностью

Пасхалис полагал, что, если он останется в монастыре, сестры отнесутся к нему как к ровне, облачат в монастырское платье, допустят к своему столу и в свою жизнь. А они заперли его в келье и обходились с ним так, словно бы его здесь не было. Велели описать жизнь женщины, которую он не знал, и изучить ее сочинения, которых он не понимал. Я должен писать историю Кюммернис. А кто напишет мою, думал он. Поэтому, когда мать-настоятельница пришла к нему в следующий раз, монах сказал ей, что отказывается. Что хочет пойти в Рим и попросить Папу, чтобы тот признал его женщиной. И только после этого вернется сюда как полноправная монахиня. Настоятельница заморгала и ничего не ответила. Он приложился губами к ее руке. «Ну что ж, хорошо, — произнесла она. — Я скажу, почему позволила тебе остаться. Когда я увидела тебя в первый раз, ты мне напомнил олененка, маленького раненого олененка. Но маленькие оленята со временем вырастают в сильных оленей. В тот день, когда ты попросил разрешения остаться здесь, я помолилась Кюммернис, ибо не знала, как поступить. И мне приснился сон, а я редко вижу сны. Мне приснился прекрасный барельеф из слоновой кости, изображающий двух животных — оленя и льва. Олень поедал льва. Заглотнул уже его голову». Монахиня умолкла и выжидающе посматривала на Пасхалиса. «Ну и что было дальше?» — спросил он. «Ничего, это уже все». — «И что это значит?» Она пожала плечами. «Я не знаю, что это значит, знаю только, что подобные сны бывают нечасто. Ты должен остаться, написать историю святой и отправиться с написанным к епископу в Глац, а потом и к самому Папе в Рим, чтобы он канонизировал Кюммернис».

В тот вечер Пасхалис в подробностях представил себе сцену в Риме. Папа Римский растроган его работой и долгой дорогой. Святой отец напоминает ему Целестина. Он кладет Пасхалису на голову руку, что вызывает зависть епископов и королей. А затем понтифик обращается к этим правителям, богачам и ко всем собравшимся на внутреннем дворе: С этой минуты Пасхалис объявляется женщиной! На обратном пути тело инока меняется с каждой верстой, увеличивается грудь, кожа становится гладкой, и, наконец, однажды ночью безвозвратно исчезает мужская плоть, словно вырванная с корнем. Вместо нее остается отверстие, таинственно ведущее в глубь тела.

<p>ПИСЬМА</p>

Я получаю письма почти от одних только женщин, и почти все адресаты моих писем — женщины. А если при этом не смотреть телевизор, то весь обозримый мир представляется полностью женским. Женщины стоят за прилавками в магазинах, организуют встречи, ходят за покупками с детьми, ездят в переполненных автобусах в Новую Руду и обратно, стригут волосы, проводят вместе вечера, целуются в обе щечки, благоухают, примеряют шмотки в универмагах, выдают жетоны на почте, развозят письма, написанные женщинами, которые читают женщины. У меня есть еще Марта и суки. И коза. Р. составляет исключение; его присутствие лишь подчеркивает вездесущее женское начало. Аналогично: сладкое дрожжевое тесто солят, а в кислый соус добавляют щепотку сахара.

Я размышляла о словах, которые несправедливы, по-видимому, потому, что вырастают из неравно и небрежно поделенного мира. Каков женский эквивалент слова «мужество»? «Женство»? Как назвать эту добродетель женщины, не перечеркнув одновременно ее пола? Нет женских соответствий словам «старец» или «мудрец». Старая женщина — это старушка или старуха, будто в старении женщин нет ни достоинства, ни величавости, будто старая женщина не может быть мудрой. В лучшем случае о ней можно сказать «ведьма» с пометой, что слово происходит от «ведать». Ну и что — все равно получается образ злой старухи с обвисшей грудью и животом, неспособным к деторождению; существо, обезумевшее от злобы на весь мир, хотя и могущественное. Старый мужчина может быть мудрым и почтенным старцем, мудрецом. Чтобы нечто подобное сказать о женщине, приходится выбирать окольные пути, растолковывать, описывать — «старая мудрая женщина». И все равно звучит это столь напыщенно, что вызывает сомнения. Но больше всего меня беспокоит слово «безотцовщина», ибо нет женского соответствия «безматеринщина». Господь Бог стал нам Отцом.

<p>ПИРОГ ИЗ ТРАВЫ</p>

Тот же самый пограничник, который перебрасывал тело немца на другую сторону границы, зимой патрулировал Черный лес. В его обязанности входило следить, чтобы старая лесная дорога, ведущая в Чехию, оставалась непроезжей для автомобилей и непроходимой для всякого рода контрабандистов спиртного. Ранней весной надлежало отправиться туда с электропилой, спилить несколько деревьев и, свалив их, перегородить дорогу. Таков естественный способ защиты государственной границы. На вырубку елей, разумеется, требовалось получить разрешение лесничества.

Перейти на страницу:

Все книги серии The Bestseller

Похожие книги

Лира Орфея
Лира Орфея

Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии». Открыли ее «Мятежные ангелы», продолжил роман «Что в костях заложено» (дошедший до букеровского короткого списка), а завершает «Лира Орфея».Под руководством Артура Корниша и его прекрасной жены Марии Магдалины Феотоки Фонд Корниша решается на небывало амбициозный проект: завершить неоконченную оперу Э. Т. А. Гофмана «Артур Британский, или Великодушный рогоносец». Великая сила искусства — или заложенных в самом сюжете архетипов — такова, что жизнь Марии, Артура и всех причастных к проекту начинает подражать событиям оперы. А из чистилища за всем этим наблюдает сам Гофман, в свое время написавший: «Лира Орфея открывает двери подземного мира», и наблюдает отнюдь не с праздным интересом…

Геннадий Николаевич Скобликов , Робертсон Дэвис

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза