Дэниел попытался схватить куклу, однако снова словно наткнулся на плексиглас. Его рука ударилась о невидимую преграду, и острая боль разлилась до самого плеча. Дэниел слабо пошевелил пальцами, ощутил мучительные обжигающие вспышки, точно соответствующие этим движениям, и осознал, что сломал или по крайней мере сильно ушиб три пальца.
Тони уже снова вернулся к работе над волосами, не заметив новый наклон головы фигурки, изменившееся выражение ее лица, и Дэниел едва не вскричал от ярости.
Черт возьми, что здесь происходит? Тони его не видит, а эта фигурка видит? Как это все объяснить?
Быть может, он все-таки
– Нет! – произнес Дэниел вслух.
– Я могу тебе помочь.
При звуках этого голоса Дэниел резко повернул голову вправо.
За партой Тони сидела Донин. Она устроилась на стуле так, как сидят мужчины: раздвинув ноги, опираясь на пол, и даже в тусклом свете настольной лампы Дэниел разглядел ее грязную, поношенную рубашку, едва прикрывающую практически лишенную волос промежность. Он понял, чего хочет девочка…
…и хотя поймал себя на том, что помимо своей воли испытывает вожделение, подавил эти мысли и посмотрел ей в лицо. Она улыбалась, той же самой презрительной улыбкой с издевкой, какой улыбнулась ему, когда Дэниел еще мальчишкой выпрыгнул из ванны, и ярость помогла ему побороть страх.
– Убирайся отсюда! – приказал он.
Встав, Донин медленно приблизилась к нему. Не замечая обоих, Тони прилепил к изоленте две последние паучьие лапки.
– Я могу отобрать у него эту куклу, – тихо промолвила девочка. – Он больше никогда не увидит меня и не станет мастерить другую куклу.
– Убирайся отсюда! – повторил Дэниел.
– И мистера Биллингса он больше никогда не увидит, – хихикнула Донин. – Так что об этой части твоих кошмарных снов можно будет забыть.
Протянув руку, она погладила Дэниела по промежности.
Тот отпрянул назад.
– Теперь нужно дружить только со мной, и я могу запросто вернуть вашу жизнь в нормальное русло. – Девочка щелкнула пальцами. – Вот так.
– Что тебе нужно? – с отвращением поморщился Дэниел.
– А что нужно
– В такие игры я не играю, – покачал головой он.
– Ты делаешь кое-что для меня, а я делаю кое-что для тебя.
– Что?
– Полижи меня. – Наклонившись, Донин задрала рубашку. – Вылижи меня дочиста.
– Нет! – ответил Дэниел.
Не распрямляясь, она посмотрела на него через плечо и улыбнулась.
– Мы так и не закончили то, что начали.
– И никогда не закончим!
По-прежнему наклонившись, девочка томно провела пальцем по гладкой коже ягодиц, запуская его в щель.
– Будет жаль, если Тони, проснувшись, увидит, как его кукла забирается мамочке в горло.
– Ах ты, сучка!..
Протянув руку, Дэниел обнаружил, что может схватить Донин; преграды между ними не было. Его пальцы впились в нежную плоть ее руки.
Девочка застонала и поморщилась.
– Изнасилуй меня! – прошептала она. – Возьми меня так, как хочешь!
Отпустив руку, Дэниел оттолкнул девочку от себя. Она рассмеялась.
– В чем дело? В тебе нет ничего мужского?
– Я этого не сделаю и не позволю тебе меня совратить!
Внезапно став серьезной, Донин выпрямилась, расправляя грязную рубашку.
– Замечательно.
– А если с ними что-нибудь случится…
– Есть и другой способ, – равнодушно промолвила она.
– Какой?
– Без секса.
– И какой же?
– Единственная проблема в том, что тебе придется сделать нечто такое, что, возможно, тебе не понравится.
– Что именно?
Девочка улыбнулась, и у Дэниела по спине пробежали холодные мурашки.
– Довериться мне, – сказала она.
Глава 11
Лори
Очнувшись, Лори обнаружила, что лежит на кровати. Когда Дома разделились, она стояла в дверях кухни, и, должно быть, потеряла сознание или получила удар по голове, поскольку не помнила то, что было дальше. Очевидно, кто-то отнес ее в комнату, чему Лори была признательна.
Женщина с трудом уселась в кровати. Голова болела, но, ощупав ее, она не обнаружила ни шишки, ни крови. Лори не понимала, что произошло. Она уже собралась осмотреть Дом и узнать, остались ли другие вместе с ней, выяснить, кто перенес ее в комнату, но тут ее вопрос получил ответ.
– Лори! Иди сюда!
Это была ее мать.
Родная мать.
Лори узнала ее голос, хотя не слышала его с раннего детства. Недавние попытки вспомнить прошлое сделали события того периода такими четкими и близкими, словно все произошло только вчера, и голос матери еще больше усилил это ощущение. Лори внезапно почувствовала необходимость подчиниться – буквально павловский рефлекс беспрекословного повиновения. Она по-прежнему не могла сказать, кто она, сторонний наблюдатель или участник, кричит ее мать на