Дом (др. перевод)

– Я бы выбрал тебя, если б мог.

Сторми печально улыбнулся.

– Я люблю вас, – сказал он. – Люблю вас обоих.

На какое-то мгновение взгляд матери прояснился, выражение отцовского лица смягчилось.

– И мы тоже тебя любим, – сказала мать, обнимая Сторми.

Отец кивнул.

И тут раздался звонок, низкий, богатый звук, напоминающий колокольный звон. Звонок в дверь.

– Биллингхэм! – взревел отец.

Мать оторвалась от Сторми.

Еще один звонок.

– Биллингхэм!

Сторми вздохнул.

– Я открою.

Выйдя из кабинета, он прошел по коридору в прихожую. Звонок продолжал настойчиво звонить, и Сторми, ускорив шаг, подошел к двери и открыл ее.

На крыльце стояла девочка.

Дониэлла.

При виде ее у Сторми перехватило дыхание. Теперь он был взрослым мужчиной, а она осталась ребенком, но чувства, которые она в нем пробудила, были теми же, как и много лет назад.

Сердце у него бешено заколотилось, в паху начался приятный зуд. Несмотря на все, что было ему известно, несмотря на все, что произошло, физическое влечение никуда не делось, и первым его порывом было схватить руки Дониэллы и прижать их к груди. Ему хотелось прикоснуться к ней, но он сдержался, оставаясь в дверях.

– Да? – холодно спросил он.

– О, Сторми!

Бросившись к нему, она обвила его руками, и, помимо воли, тело его откликнулось на ее объятия. Разбухший член под обтягивающими джинсами прижался к ее промежности, а Дониэлла крепче прижимала его к себе, терлась о него.

Схватив за руки, Сторми оторвал ее от себя.

– В чем дело? – спросила она, поднимая на него взгляд. Ее глаза были полны оскорбленной невинности.

Сторми сделал над собой огромное усилие.

– Ты сама знаешь, в чем дело.

– Я люблю тебя, Сторми!

Продолжая сжимать ее руки, он отвел взгляд от ее лица.

– А я тебя не люблю.

– Я…

– Мне не нравится то, что ты пытаешься сделать.

– Я на твоей стороне! Это я сказала, что ты должен стоять за себя, что ты не должен позволять родителям понукать тобой и принимать за тебя все решения!

– Вот я и стою за себя.

– Именно поэтому твои родители меня ненавидят!

– И я стою за своих родителей.

– Я ничего против них не имею, – сказала Дониэлла, и у нее на глазах навернулись слезы. – Это они меня терпеть не могут! Они меня не любят, потому что я бедная. Не любят, потому что я люблю тебя больше, чем они, думаю о твоих чувствах и о том, что хорошо для тебя, а не только о том, чтобы выглядеть хорошо и сохранить лицо семьи.

– Родители не хотят, чтобы я с тобою встречался, – сказал Сторми. – И я тоже не хочу больше с тобою встречаться.

– Пошли своих родителей куда подальше, – предложила Дониэлла.

– Нет, – сказал Сторми. – Это тебя я посылаю куда подальше.

Слезы прекратились, лицо стало твердым.

– Что ты сказал?

– Ты меня слышала.

– Значит, так?

– Да, так. Убирайся отсюда. Я больше не хочу тебя видеть!

– То, что ты хочешь, и то, что ты получишь, – это две совершенно разные вещи.

Тряхнув волосами, Дониэлла развернулась и двинулась прочь, и Сторми подумал, что со спины она выглядит вовсе не как ребенок, а скорее как карлица.

И это несколько ослабило его влечение.

Ослабило.

Но полностью не подавило.

Сторми закрыл дверь. За спиной послышался стук бабушкиной трости по полу, и он, обернувшись, увидел старуху, стоящую у лестницы.

– Я нигде не могу найти Биллингхэма, – заявила бабушка.

– Кажется… кажется, он ушел, – ответил Сторми.

Последовала мимолетная вспышка ясности ума, краткое мгновение, в течение которого он видел у бабушки на лице страх, панику, недоумение. Старуха знала, что дворецкий является неотъемлемой частью Дома, и понимала, что, раз его нет, случилось что-то неладное. Но тут же на ее лицо вернулось обычное непроницаемое выражение стоической неподвижности, и она сказала:

– В таком случае вместо него должен прислуживать ты.

Сторми кивнул.

– Ты хочешь, чтобы я помог тебе подняться по лестнице?

– Нет, – ответила бабушка. – Я хочу, чтобы ты приготовил мне ванную. Сегодня я буду купаться в крови. Наполни ванну козлиной кровью. Пусть будет теплая, но не горячая.

Оторопело кивнув, Сторми проводил взглядом, как старуха с трудом поднимается по лестнице. Издалека донеслись стоны матери, громкий крик отца:

– Биллингхэм!

Сторми неподвижно стоял в прихожей. Чего он добился? Ровным счетом ничего. Он из кожи вон лез, пошел наперекор своим родителям, выложился весь – но они так и не сдвинулись с места, словно пустили корни, фаталистически смирившись с текущим положением дел. Все осталось без каких-либо изменений.

Сторми вздохнул. Право, лучше не возвращаться домой.

И все же ему стало лучше от того, что он поговорил с родителями, высказал им все; что, по крайней мере, попытался остановить их отчуждение от Биллингхэма и Дома, повлиять на растущую зависимость от Дониэллы.

Если бы он мог начать все сначала, ни за что не убежал бы из дома. Остался бы в Доме с родителями и постарался бы как-нибудь на них повлиять.

Не видя бабушку на лестнице, не слыша стук ее палочки, Сторми поднялся наверх, чтобы убедиться в том, что с нею все в порядке. В коридорах второго и третьего этажей ее не было, и он постучал в дверь ее спальни.

– Бабушка!

Ответа не последовало.