Дом духов

Она была убеждена, что он ушел в нужное время, потому что никакое чествование не могло бы стать более значительным, чем этот скромный кортеж из немногих мужчин и женщин, что опустили его в могилу, читая в последний раз его стихи о свободе и справедливости. Спустя два дня в газетах появилось извещение о том, что своим указом военная хунта провозглашает национальный траур о Поэте и разрешает приспустить флаги на своих домах тем, кто этого пожелает. Разрешение имело силу с момента смерти до того дня, когда это сообщение было опубликовано.

Так же, как Альба не могла оплакивать смерть своего дяди Хайме, она не имела права терять голову, думая об исчезновении Мигеля или о кончине Поэта. Она была поглощена своей работой, спасением незнакомцев, утешением тех, кто возвращался из застенков с содранной кожей на спине и обезумевшим взглядом, поисками продуктов для столовых священников.

Однако в молчании ночи, под покровом которой город утрачивал свой театральный вид, она чувствовала себя затравленной, ее мучили мысли, исчезавшие днем. В это время проезжали только фургоны, полные трупов и арестованных, да полицейские машины кружили по улицам, точно сбившиеся с пути волки, воющие во тьме комендантского часа. Альба дрожала в своей кровати. Перед ней проходили измученные призраки стольких убитых и пропавших без вести, она с трудом дышала, и одышка мучила ее, словно старуху. Она прислушивалась к малейшим звукам, и даже костями чувствовала опасность: резкое торможение вдали, удар дверью, отзвук перестрелки, стук солдатских сапог, чей-то глухой крик. Затем снова все погружалось в долгое молчание, длившееся до рассвета, когда город оживал и солнце стирало ужасы ночи. Не она одна в доме не спала. Часто она встречала своего дедушку в ночной сорочке и домашних туфлях, совсем состарившегося и более печального, чем днем. Он согревал себе чашку бульона и изрыгал пиратские проклятия, потому что у него болели суставы и душа. Ее мать тоже приходила на кухню или бродила, как полночный призрак, по пустым комнатам.

Так проходили дни, и в конце концов всем, даже сенатору Труэбе, стало очевидно, что военные взяли власть для того, чтобы оставить ее себе, а не передать ее лагерю правых, принимавших участие в подготовке переворота. Военные составляли отдельную касту, в которой все были братьями между собой. Они говорили на языке, отличающем их от гражданских лиц. Вести с ними диалог было все равно что разговаривать с глухими, ибо малейшее расхождение во взглядах расценивалось как измена в их жестком кодексе чести.

Труэба понял, что они вынашивали мессианские планы, и старым политикам там нет места. Однажды он заговорил об этом с Бланкой и Альбой. Он стал сетовать, что действия военных, которые были призваны предотвратить опасность коммунизма, ввергли страну в еще более жестокую диктатуру и она, видимо, продлится целый век. Впервые в жизни сенатор Труэба признал, что ошибся. Он опустился в кресло, совсем дряхлый старик, и молча заплакал. Он не оплакивал утрату власти. Он плакал о своей родине.

Тогда Бланка встала возле него на колени, взяла его за руку и призналась, что у них в доме живет Педро Терсеро Гарсиа, тайно, в одной из пустых комнат, которые приказала построить Клара во времена, когда по дому бродили духи. На следующий день после путча были опубликованы списки лиц, долженствующих предстать перед властями. Имя Педро Терсеро Гарсиа было среди них. Некоторые люди, продолжавшие верить, что в этой стране ничего никогда не произойдет, своими собственными ногами отправились в министерство обороны и поплатились за это жизнью. Но Педро Терсеро раньше, чем другие, почувствовал жестокость нового режима, возможно, потому, что в течение последних трех лет он сталкивался по службе с представителями вооруженных сил и не верил в сказку, что в их стране они отличаются от всех других. Той же самой ночью, во время комендантского часа, он добрался до «великолепного дома на углу» и постучался в окно Бланки. Когда она взглянула на Педро глазами, помутневшими от головной боли, она не узнала его – Педро сбрил бороду и надел очки.

– Убили Президента, – сказал он.

Она спрятала его в одной из пустых комнат, не подозревая, что он останется в этом убежище на несколько долгих месяцев, пока солдаты будут разыскивать его по всей стране.

Бланка подумала, что никому и в голову не придет, будто Педро Терсеро Гарсиа находится в доме сенатора Труэбы в тот самый момент, когда последний слушает стоя торжественное «Те Deum» в соборе. Для Бланки это было самое счастливое время в ее жизни.