Дом духов

– Ты не можешь помешать тому, чтобы мир менялся, Эстебан, – сказала она. – Если не Педро Терсеро Гарсиа, то придет другой, кто принесет в Лас-Трес-Мариас новые идеи.

Эстебан Труэба стукнул тростью по супнице, которую его жена держала в руках, супница упала, а содержимое вылилось на пол. Бланка вскочила в ужасе. Впервые она видела отца, настроенного против Клары, и подумала, что мать снова войдет в один из своих лунатических трансов и вылетит через окно; но ничего подобного не произошло. Клара собрала осколки разбитой супницы с обычным спокойствием, делая вид, что не слышит сыплющихся грубостей. Подождав, когда Эстебан кончит брюзжать, она пожелала ему доброй ночи, нежно поцеловав в щеку, и вышла, уводя с собой за руку Бланку.

Бланка не беспокоилась из-за того, что Педро Терсеро нет. Все дни она ходила к реке и ждала. Она знала, что весть о ее возвращении в деревню рано или поздно дойдет до юноши и он услышит зов любви, где бы ни находился. Так и случилось. На пятый день она увидела, как какой-то оборванец в поношенном зимнем пончо и в широкополом сомбреро тащит за собой осла, нагруженного кухонной утварью, чугунными горшками, медными чайниками, огромными эмалированными кастрюлями, половниками всех размеров и погремушкой, извещающей о его приближении заранее, минут за десять. Он напоминал жалкого старца, одного из тех грустных путников, что бродят по провинции со своим нехитрым товаром. Он остановился перед ней, снял шляпу, и тогда она увидела прекрасные черные глаза, сияющие из-под копны волос. Осел встал и, отдыхая от звука гремящих котелков, принялся щипать траву, пока Бланка и Педро Терсеро утоляли голод и жажду, накопившиеся за столько месяцев молчания и разлуки, катаясь по камням и траве и стеная, словно в отчаянии. Потом сели обнявшись в прибрежных камышах. Среди стрекота стрекоз и кваканья лягушек она рассказала ему, как запихивала в туфли кожуру бананов и промокательную бумагу, чтобы вызвать лихорадку, как глотала молотый мел, вызывающий кашель, чтобы убедить монахинь, будто отсутствие у нее аппетита и бледность являются верными симптомами туберкулеза.

– Я хотела быть с тобой! – сказала она, целуя его в шею.

А Педро Терсеро рассказал о том, что происходит в мире и в стране, о далекой войне, которая охватила половину человечества, уничтожая его металлом, рассказал о смертельной агонии людей в концентрационных лагерях, о толпах вдов и сирот, о рабочих Европы и Северной Америки, где уважают их права, потому что высокая смертность среди них в предыдущие десятилетия вызвала к жизни более справедливые государственные законы, как и велит Бог, и правители не крадут сухое молоко у тех, кому оно предназначается.

– Последними, кто узнает о том, что происходит, оказываемся мы, крестьяне, мы не знаем, что совершается в других местах. Твоего отца здесь ненавидят. Но испытывают такой страх, что не способны противостоять ему. Понимаешь, Бланка?

Она понимала, но в эти минуты единственное, что ее занимало, был запах свежего зерна, исходящий от него, который она вдыхала, ей приятно было касаться языком его ушей, запускать пальцы в густую бороду, слышать стоны влюбленного. И еще – она боялась за него. Она знала: не только ее отец готов пустить ему пулю в лоб, но любой из хозяев этого края с удовольствием сделает то же самое. Бланка напомнила Педро Терсеро о руководителе социалистов, который два года назад разъезжал по этим местам на велосипеде, оставляя в имениях листовки и объединяя крестьян, пока его не схватили братья Санчес, – они забили его палками и повесили на телеграфном столбе у перекрестка дорог, чтобы все могли его видеть. Там он провисел целый день и целую ночь, качаясь на ветру, пока не приехала конная жандармерия и не сняла тело. Чтобы скрыть виновников преступления, в нем обвинили индейцев из резервации, хотя все знали, что это – мирные люди, которые и курицы не тронут, не то что человека. Но братья Санчес откопали погребенного и снова повесили его труп, и это уже было слишком, это уже нельзя было свалить на индейцев. Однако правосудие и тут не осмелилось вмешаться, и смерть социалиста вскоре была забыта.

– Тебя могут убить, – обнимая его, говорила Бланка.

– Я буду остерегаться, – успокоил ее Педро Терсеро. – Нельзя подолгу оставаться в одном селении. И поэтому я не смогу видеть тебя каждый день. Жди меня на этом самом месте. Я стану приходить всякий раз, как выдастся случай.

– Я люблю тебя, – говорила она, рыдая.

– Я тоже.

Они снова обнялись с ненасытным пылом, присущим их возрасту; а осел все продолжал жевать траву.