Дом душ

Предпочту на этом остановиться; вы, Хаберден, не хуже меня знаете, что самые банальные законы жизни нельзя нарушать безнаказанно; и за столь ужасным деянием, означающим взлом и осквернение сокровенного сердца храма, должно было последовать чудовищное возмездие. То, что началось с морального разложения, закончилось разложением физическим.

Далее следует приписка рукой доктора Хабердена:

«Вышеизложенное, к сожалению, целиком и полностью правда. Ваш брат признался мне во всем в то утро, когда я виделся с ним в его комнате. Сначала я обратил внимание на забинтованную руку и заставил его показать, что под повязкой. От увиденного меня, врача с многолетним стажем, чуть не стошнило, и история, которую мне пришлось выслушать, оказалась бесконечно страшнее любых предположений. Она побудила меня усомниться в благодати Божией, которая допускает столь мерзкие природные процессы; и, если бы вы собственными глазами не видели, чем все закончилось, я бы сказал вам – не верьте. Думаю, мне остались считанные недели, но вы молоды и, возможно, все забудете».

Джозеф Хаберден, доктор медицины

Где-то через два-три месяца я услышала, что доктор Хаберден погиб в море, вскоре после того как корабль покинул Англию.

Мисс Лестер замолчала и устремила жалобный взгляд на Дайсона, который не смог скрыть кое-какие признаки беспокойства.

Он пробормотал несколько сбивчивых фраз, выражая глубокий интерес к ее необыкновенной истории, а затем сумел выразиться изящнее:

– Но, мисс Лестер, прошу прощения, – я так понял, что вы в затруднительной ситуации и хотите попросить меня о какой-то помощи.

– Ах, – сказала она, – совсем забыла; мои собственные нынешние неприятности кажутся такими незначительными по сравнению с тем, что я вам рассказала. Но поскольку вы так добры ко мне, я продолжу. Вы вряд ли в это поверите, но я обнаружила, что определенные лица заподозрили – или, скорее, сделали вид, – что я убила своего брата. Эти люди – мои родственники, и мотивы у них крайне низменные; меня унизили, приставив ко мне слежку! О да, сэр, за мной следовали по пятам, когда я уехала за границу, а дома я обнаружила, что подвергаюсь неустанному, хотя и искусному наблюдению. Хоть я по натуре человек добродушный, вытерпеть такое оказалось выше моих сил, и я всячески постаралась ускользнуть от тех, кого ко мне приставили. Мне повезло, план удался; я нацепила этот маскарадный наряд и на некоторое время спряталась, не вызвав подозрений. Однако в последнее время у меня появились основания полагать, что преследователь где-то рядом; вчера, если глаза меня не обманули, я видела детектива, на которого возложена отвратительная обязанность следить за моими передвижениями. Вы, сэр, наблюдательны и зорки; скажите, вы не видели, чтобы кто-нибудь шнырял поблизости этим вечером?

– Не припоминаю, – сказал Дайсон. – Возможно, вы могли бы описать мне детектива, о котором идет речь.

– Разумеется; он довольно молодой человек, смуглый, с темными бакенбардами. Он воспользовался большими очками в надежде, что они изменят внешность, однако ему не удалось замаскировать свою неловкость и избавиться от привычки озираться по сторонам.

Это описание стало последней каплей для бедолаги Дайсона, который изнывал от желания поскорее выбраться из дома и с радостью изрек бы кое-какие ругательства XVIII века, не будь сие противно этикету.

– Извините, мисс Лестер, – сказал он с холодной вежливостью, – я не в силах помочь.

– Ах, – печально сказала она, – я чем-то оскорбила вас. Скажите, что я натворила, и я буду молить о прощении.

– Ошибаетесь, – сказал Дайсон, хватая шляпу; слова дались ему с трудом. – Вы ничего не натворили. Но, как я уже говорил, не могу помочь. Может быть, – добавил он с толикой сарказма, – мой друг Рассел будет вам полезен.

– Спасибо, – был ответ. – Попытаю счастья с ним. – И леди визгливо рассмеялась, вследствие чего чаша терпения шокированного и сбитого с толку мистера Дайсона переполнилась окончательно.