Дом, где тысячи дверей

— Но… — я не находила слов и обернулась за поддержкой к Матвею, а затем и остальным Самохваловым. Те выглядели не менее огорошенными.

— Чего — “но” тебе еще?! Ты про артрит много знаешь? А про радикулит? Часто у тебя каждая косточка в теле болела? Знаешь, что такое — спину не разогнуть? А когда мысли путаются?! А когда точно знаешь, что дальше только хуже будет?!

Я молчала, не находясь, что сказать.

— Но, мама… — Ирина казалась потерянной. — Как же мы…

— Да вот так, — сварливо припечатала бабка. — Как раньше, только без вечно бухтящей старухи. Что я, сама не вижу? А я б посмотрела, какой у тебя характер будет, когда…

Не договорив, она махнула рукой, но тут Аглая с невнятным восклицанием кинулась к ней, буквально впечатавшись в Елизавету Игоревну.

— Бааааа! — провыла она.

Надо же… я бы и не подумала, что внуки действительно искренне любят свою противную бабку.

Хотя… наверное, они ведь знают ее и другой. Не только вечно всем недовольной, а своей доброй бабушкой, которая, может быть, держит для них в карманах конфеты, к которой можно прийти с любой проблемой — или просто, не объясняя ничего, пореветь, уткнувшись ей в грудь…

Во всяком случае, Аглая всхлипнула вдруг совершенно искренне и по-детски. И вредная бабка ласково обняла ее за плечи одной рукой и погладила другой по голове.

— Ну-ну… будет тебе. Я ведь не собираюсь умирать. Тут вон эта ваша Лариска будет… станете в гости ко мне ходить с ней. Только я буду другая немножко…

Ничего себе! Без меня меня женили! То есть решили все за меня! Я, может, вовсе тут оставаться не собираюсь! Продам этот чертов дом и…

Ведь не собираюсь же?

Ладно, наверное, сейчас не совсем тот момент, когда стоит рассказывать о своих планах. Да и самой в них разбираться.

Протяжно всхлипнув, Ирина порывисто дернулась к своей матери и обняла ее — вместе с Аглаей. Секунду помедлив, к всеобщим обнимашкам присоединились и мужчины семейства — сначала оба сына, а затем и Самохвалов-старший, обхвативший все свое семейство разом, насколько хватило рук.

М-да… впору самой разреветься. И что, теперь я обязана держать эту дверь открытой, чтобы не оставлять семью без любимой, как оказалось, бабушки? Которая будет юной феей, не желающей замуж… Ох, кажется, мой рассудок давно и бесповоротно остался где-то за порогом этого Дома…

Спустя полчаса, наполненных причитаниями и взаимными обещаниями, Елизавета Игоревна наконец высвободилась из всех объятий и подошла к двери. Я дернулась следом, но она, обернувшись, нахмурилась и погрозила мне скрюченным пальцем. Верно… я не должна проходить вместе с ней, иначе она так и останется старой человеческой женщиной. Она сделала шаг — и выпорхнула в герцогский сад уже крохотной юной феей.

— Заходите в гости! — прокричала она, помахала крохотной ручкой и улетела.

*

В общем-то, Самохваловым было пора уезжать. Они все нашлись, и причин оставаться в Доме у них больше не было. Уж во всяком случае ясно, что покупать они его не станут.

Да я и не продам.

Но почему-то никто из них не стал собираться на выход. Может, боялись, что больше я никогда не пущу их на порог и они не увидятся со своей бабулей-феей?

Не знаю. Самой указывать им на выход было как-то невежливо и неловко. А потому я пригласила все семейство на поздний ужин — кто что в холодильнике нашел, то и его!

Павел Петрович нашел в холодильнике коньяк. А Ирина — шампанское.

— Выпить надо, — сделал логичный вывод отец семейства. — За все… вот это! И за наше спасение! И нашего сына, который все равно нас нашел!

Я не стала говорить, что коньяк, в отличие от шампанского, кажется, не охлаждают. Какая разница? Во всяком случае, Самохваловым уж точно есть что отпраздновать.

Павел Петрович наполнил бокалы — себе и Матвею плеснул коньяка, мне и Ирине открыл и разлил шампанское — розовое, как я люблю, — а детям апельсинового сока.

А потом были тосты, разговоры, смех…

Павел и Ирина вели себя так, как будто у них в разгаре медовый месяц. Они тайком, будто никто не видит, пожимали друг другу руки, переглядывались, многозначительно улыбались.

Дети вели себя неожиданно — как совершенно нормальные дети, шумные и шебутные. У них бабушка-фея!  Кажется, этот факт приводил в восторг обоих.

А все вместе это напоминало теплый семейный праздник — такой, какими их показывают в голливудских фильмах, где все смотрят друг на друга с любовью.

Я вдруг почувствовала себя лишней на собственной кухне. Это не моя семья, не моя любовь, не моя радость. Я здесь — так… хозяйка дома. То есть даже — смотрительница.

В конце концов, не выдержав, я выбрала момент, когда никто, кажется, на меня не обращал внимания, и выскользнула из кухни.

Можно податься куда-нибудь на морской берег и подождать, когда все гости сами догадаются, что засиделись, и уйдут… Или открыть себе еще какую-нибудь комнату. Или найти красивый горный вид…

Вместо всего этого я открыла входную дверь дома, выскользнула из нее, спустилась на пару ступенек и присела прямо на крыльце.

А спустя еще несколько секунд рядом со мной опустился на ступеньку Матвей. Помолчал.

— И что теперь? — спросил он наконец.