Дом голосов

Несмотря на бессилие врачей, родители не сдались. Приемная мать даже оставила работу, чтобы полностью посвятить себя сыну. При таком положении вещей не было ничего удивительного в том, что судью Бальди крайне огорчало очередное несчастье, обрушившееся на женщину и ее мужа.

— Не думаю, что у нас есть альтернатива, — заметил Джербер. — Мы должны продолжать работу и выслушать все, что имеет нам сказать Эмильян.

— Не знаю, захочется ли мне опять торчать за зеркалом и слушать его, — с оттенком горечи проговорила судья. — Когда ты маленький, у тебя нет выбора: ты любишь тех, кто произвел тебя на свет, даже если они причиняют тебе зло. Прошлое Эмильяна в Белоруссии — черная дыра, зато теперь его положение кардинальным образом изменилось, и он обнаружил, что располагает мощным оружием: любовью своей новой семьи. И безнаказанно обращает эту любовь против них самих, точно как его настоящие родители поступали с ним. И только затем, чтобы испытать, каково это — быть тем, кто мучает.

— Жертва становится палачом, — согласился Джербер, который по-прежнему стоял перед столом судьи, совершенно окоченевший.

— Вот именно. — Судья потрясла пальцем перед лицом психолога, подчеркивая, что тот добрался-таки до сути дела. Ей явно требовалось выплеснуть свои чувства.

Анита Бальди была первой из представителей правосудия, с кем Джербер познакомился, когда только прокладывал себе путь в профессии, собственно, поэтому она так запросто и обращалась с ним. Эксперт, однако, никогда бы не посмел держать себя с ней так же. За годы знакомства он научился терпеть нотации и излияния чувств: Бальди, наверное, была самой справедливой, самой сострадательной из всех, с кем он имел дело в этой среде. Ей оставалось несколько месяцев до пенсии; замужем она никогда не была и всю свою жизнь посвятила самоотверженной заботе о детях, которых у нее самой не было. На стене за ее спиной висели рисунки, подаренные ребятишками, проходившими через эти мрачные комнаты. На столе громоздились папки с судебными делами, а между ними сверкали россыпи разноцветных карамелек.

Среди множества папок лежала и папка с делом Эмильяна. При взгляде на нее Джербер подумал, что для мальчика-привидения было, увы, недостаточно сменить страну, имя и город, чтобы обрести также и новую жизнь. Вот почему на этот раз Анита Бальди ошибалась.

— Все не так просто, — заявил детский психолог. — Боюсь, за этим кроется что-то еще.

Услышав это, судья подалась вперед.

— Что заставляет тебя так думать?

— Вы заметили, в какой момент мальчик взглянул на зеркало? — спросил Джербер; интуиция подсказывала ему, что у Бальди не найдется этому объяснения.

— Да, и что?

— Несмотря на состояние легкого транса, Эмильян знал, что кто-то смотрит на него с той стороны.

— Полагаешь, он нас раскусил? — изумилась судья. — Тогда еще более вероятно, что он все выдумал, — с удовлетворением заключила она.

Но у Джербера на этот счет сложилось твердое убеждение.

— Эмильян хотел, чтобы мы были там, и хотел также, чтобы там была его новая семья.

— Зачем?

— Пока не знаю, но выясню.

Судья обдумала точку зрения Джербера.

— Если Эмильян солгал, он это сделал с какой-то определенной целью. То же самое — если сказал правду, — подытожила она, уловив наконец смысл, заключенный в словах психолога.

— Доверимся ему, посмотрим, куда он хочет нас привести своим рассказом, — предложил Джербер. — Возможно, за этим ничего не последует и он начнет сам себе противоречить, или же это направлено к чему-то, чего мы пока не постигаем.

Ждать оставалось недолго: делам, касавшимся несовершеннолетних, быстро давали ход, и следующий сеанс должен был состояться уже через неделю.

За окном раздался раскат грома. Над городом собиралась гроза, и даже с четвертого этажа можно было слышать возгласы туристов, которые бежали по улице делла Скала, ища, где укрыться.

Надо бы уйти поскорее, чтобы не попасть под дождь, заволновался Пьетро Джербер, хотя его центр находился в нескольких кварталах от здания суда.

— Если это все… — сказал он и сделал шаг к двери, в надежде, что судья распрощается с ним. Но Бальди сменила тему:

— Как там твоя жена, сын?

— Хорошо, — с явным нетерпением отозвался Пьетро.

— Держись за свою супругу, береги ее. Сколько исполнилось Марко?

— Два года. — Джербер глаз не сводил с того, что творилось за окном.

— Знаешь, я ведь вижу, что дети доверяют тебе, — продолжала судья, вновь возвращаясь к делу Эмильяна. — Ты не только побуждаешь их раскрыться, они с тобой чувствуют себя в безопасности. — Потом наступила пауза, полная сдержанной скорби.

«Почему в каждый наш разговор вклинивается пауза, полная сдержанной скорби?» — спросил себя Джербер. Этот краткий миг молчания служил прелюдией к хорошо ему известной фразе.

В самом деле, судья добавила:

— Он бы гордился тобой.

При упоминании, пусть косвенном, синьора Б. Джербер напрягся.