Дом и остров, или Инструмент языка (сборник)

Я познакомился с ним почти два десятилетия назад, когда впервые попал в Германию. Будучи прикомандирован к Мюнхенскому университету, я с семьей поселился в богословском коллегиуме (в конце концов, предмет моих занятий — древнерусская литература — в определенном смысле и является богословием). Показывая коллегиум, его руководитель вывел нас во двор. По двору ездил маленький кабриолет, в котором человек лет тридцати нажимал на педали. Точнее, крутил педали, потому что автомобиль приводился в движение цепной тягой.

— Это Ханс-Петер, — сказал руководитель.

Потом он показал нам территорию, на которой располагалось шесть домов. Три из них принадлежали коллегиуму, а три — лечебно-педагогическому центру Ордена августинцев. Ханс-Петер жил в лечебно-педагогическом центре.

Несколько раз в день обитателей этого центра провозили по общему двору (питание, процедуры, прогулки). На тех, кто попадал в коллегиум впервые, вид этих людей производил удручающее впечатление. Между тем с пациентами лечебно-педагоги ческого центра богословы не только общались, но и устраивали совместные праздники. Что же касается Ханса-Петера, то, в отличие от большинства пациентов центра, он обладал вполне нормальной, в хорошем смысле даже заурядной внешностью. У тех, кто интересуется футболом, есть счастливая возможность эту внешность представить: удивительным образом Ханс-Петер был похож на знаменитого вратаря Оливера Канна.

Как и Оливера, Ханса-Петера прославила не внешность. В том ограниченном кругу, где он был известен, из общего ряда пациентов центра и богословов коллегиума Ханса-Петера выделяли его тексты. Он произносил их легко и со вкусом. Я бы сказал — не задумываясь, если бы это определение не намекало на диагноз самого Ханса-Петера. Это были крылатые фразы, новостные штампы, высказывания его наставников из спецшколы, фрагменты каких-то ток-шоу и диалоги из телесериалов.

Познакомившись с нами, Ханс-Петер сказал:

— Знаете, за дружбой нужно ухаживать.

Подумав, он добавил:

— Сейчас я иду к одной женщине, чтобы, так сказать, реабилитироваться.

Высказывание Ханса-Петера о дружбе впоследствии стало ключевым для наших друзей и нас самих. В поисках аргументов для дружеской встречи (с возрастом они, увы, всё нужнее) вслед за Хансом-Петером мы говорим друг другу: “Freundschaft muss man pflegen”.

В коллегиуме, где мы замечательно прожили несколько лет, проводились встречи с известными учеными. Обращаясь к ним, Ханс-Петер вполне академично называл их коллегами. Возможно, он не был посвящен во все тонкости изысканной немецкой теологии, но участие его в обсуждении докладов было живейшим. Обычно он задавал вопросы. Чем более высокого уровня абстракции достигала мысль докладчика, тем более насущный и практический характер приобретали вопросы Ханса-Петера. В определенном смысле эти вопросы были полезны: они служили здоровым противовесом сказанному в докладе.

Однажды после филигранного анализа тонкостей Аугсбургской декларации католиков и лютеран Ханс-Петер спросил у докладчицы:

— Скажите, а почему Христа распяли, и главное — почему Он воскрес?

Докладчица скрутила свои бумаги в трубочку и после небольшой паузы сказала:

— Собственно, это — основной вопрос.

По существу она на всякий случай решила не отвечать.

После другого не менее блестящего доклада Ханс— Петер первым поднял руку. Оглядев богословское сообщество, он спросил:

— Моя мама умерла два года назад. Где она сейчас?

Звездный час Ханса-Петера пришел во время выступления одного лютеранского епископа. Епископ говорил скучновато и длинно. Главное — длинно. Время от времени, правда, он переходил на завершающие интонации. Замолкал… Вдыхал. И — с новыми силами продолжал свое выступление. Прервать его никто не осмеливался, потому что любое сообщество — даже богословское — имеет свою иерархию. Спасение пришло в лице Ханса-Петера. Он вошел в зал и остановился посреди рядов. Смотрел на епископа немигающим взглядом того, чья точка зрения отличается от общепринятой. Этот взгляд был настолько не похож на остальные, что епископ запнулся.

— Вы хотели что-то спросить? — поинтересовался он у Ханса-Петера.

Ханс-Петер пожал плечами.

— Нет. Я просто хотел узнать, что здесь творится.

Под пристальным взглядом вошедшего епископ чувствовал себя менее уверенно. Произнеся еще несколько фраз, он в очередной раз выдохнул. Случая Ханс-Петер не упустил. Он протянул руку в сторону епископа и сказал:

— Amen.

Зал затрясся от беззвучного хохота. Выступление епископа уже не возобновилось. Кажется, именно после этого случая Ханс-Петер был временно отлучен от научных заседаний.