Дом и война маркизов короны

Хоггроги расставил ноги чуть шире обычного и одновременно потер подошвами сапог влево-вправо по узорному полу, выложенному из широких дубовых плиток, словно бы дополнительно укрепляясь на нем. Секира в правой руке медленно качалась, вверх… вниз… в сторону… в другую… Зрители даже дышать старались потише, только из глубин замка доносились звуки музыки и веселые выкрики гуляк, не сообразивших присоединиться к зрелищу…

Хоггроги в последний раз качнул секирой и вдруг подбросил ее к самому потолку, локтей на восемь над головой. Секира кувыркалась не спеша, строго в одной плоскости, вот она летит вверх, вот замерла на один неуловимый миг и пошла вниз.

Чок! И общий выдох, больше похожий на стон: что там???

Задние зрители нажимали на передних, те, в свою очередь, упирались, расставя руки в стороны, дабы никого не пропустить вперед себя… Кольцо сомкнулось, и оглушительный рев сотряс — если не стены, то воздух в стенах древнего замка! Секира торчала, воткнутая в колоду, а по сторонам ее лежали две половинки зубочистки, расколотые вдоль!

— Да пропустите же!

Наконец раздраженный взвизг князя Теки Ду возымел действие и зрители расступились, уступая место возле колоды тщедушному старцу и его супруге, столь же ветхой и подслеповатой.

Князь долго тряс головой, потом двумя руками оперся на посох и принялся откашливаться.

— Да… Есть еще воины на свете, не до конца перевелись… А все же твой прадедушка, сударь мой Хоггроги, маркиз Гефори Тургун, пуще делал: подбросит, бывало, секиру, а она летит, верхним кончиком нацелена… — Князь прочертил по воздуху трясущимся пальцем. — Упадет наискось, воткнется да пришпилит зубочистку-то, насквозь ее самым кончиком и проткнет, не разрывая зубочистки, не уваливаясь сама. Вот как прежде умели, сударь Хоггроги! Но и ты хорош, дай, я тебя обниму.

Хоггроги Солнышко с сожалением выпустил из своей ладони пальчики жены и глубоко поклонился старому князю и княгине, прежде чем раскрыть объятия:

— Так ведь то был прадед, и было ваше время, эпоха великанов! Спасибо вам, светлейший, и пусть древние времена и те, кто их помнит, никогда не уходят от нас!

Глава 4

Что может быть скучнее, чем тупо стоять и позировать художнику для поясного портрета???

Хоггроги хотел было подумать: «Что может быть глупее…», но вовремя вспомнил, сколько раз он прохаживался, то и дело останавливаясь, вдоль длинной галереи картин и с каким жгучим интересом всматривался в образы своих предков, далеких и близких… Изучал одежды, головные уборы, пытался даже сопоставлять — насколько похожи были его родные по мужской и женской линии, дед с бабкой, или прапрапрадед с прапрапрабабкой; иногда у него получалось заметить эту супружескую общность, иногда нет… Например, его родители куда больше были похожи друг на друга в жизни, нежели на полотне…

И их с Тури портреты будут висеть в этой галерее… Но для этого надобно малость потерпеть.

Хорошие рисовальщики живут не только в Океании, где прикорм от Большого Двора и от аристократических домов во сто крат щедрее и надежнее, нежели в провинции, вовсе нет; большинство придворных ваятелей, сказителей, музыкантов и рисовальщиков как раз не в столице родились, и не в передних Дворца проявлялся и развивался их талант, но Тури для надежности решила выписать столичного, самого лучшего, самого прославленного, и Хоггроги, конечно же, не возражал, он никогда не спорил по мелочам со своей дражайшей половиной… А в серьезных вопросах — она никогда не спорила, полагаясь всецело на его решения.

Мода на фамильные портретные галереи родилась — как это и положено моде — при Дворе, а оттуда уже распространилась по всей Империи. Тысяча лет прошла с тех пор, изрядный срок, но родовитые дворяне все равно тяжело вздыхали, досадуя, что их благородные предки могли бы и раньше догадаться — увековечивать в камне и на холсте не только гербы, но и образы свои… Чтобы хотя бы в этом не смешиваться лишний раз с толпою безродных выскочек… А так — приходилось опираться лишь на письменные и изустные предания, подтверждающие древность и чистоту рода.

Каков он был — Тогги Рыжий? Ну, рыжий, понятное дело. Ну, крепкий, видимо, ибо мужчины их рода — все далеко не хлюпики. Бородатый, скорее всего, поскольку далекие предки, маркизы Короны, сплошь носили бороды, Лароги Веселый первый поломал эту традицию…