Дом Инкаламу (сборник)

В отличие от многих южноафриканских писателей, Надин Гордимер не эмигрировала, хотя немало ее произведений и подвергалось запрету. Почти всю свою жизнь она провела в Трансваале, самой промышленно развитой провинции Южно-Африканской Республики, в самом большом городе Трансвааля, да и всей страны — Йоханнесбурге, «Золотом городе», центре крупнейшего в мире золотопромышленного района. Здесь, в этом бурном индустриальном котле, изо дня в день встречаются и сталкиваются люди самых разных национальностей, профессий, взглядов…

Свои наблюдения и размышления Надин Гордимер запечатлела на страницах романов «Мир чужих», «Возможность любить», «Покойный буржуазный мир» и нескольких других, в сборниках «Вкрадчивый голос змия», «Шесть футов земли», «След Пятницы, «Оглашению не подлежит» и самых последних, из которых в основном и взяты представленные в этом небольшом сборнике рассказы.

Надин Гордимер пишет не только о своей родине. И ее надежды связаны не только с верой в свой народ, но и с верой в будущее тех африканских народов, которым уже удалось освободиться от расистско-колониальных режимов. Свидетельство тому — один из рассказов этого сборника «Дом Инкаламу».

Но все же в центре внимания Гордимер — ее собственная страна. Ее романы и рассказы помогают увидеть многие черты облика Южно-Африканской Республики — те черты, которые правителям этого государства хотелось бы скрыть. А нам разглядеть поподробнее лицо одного из самых неприглядных режимов современного мира куда как важно…

С годами писательница все пристальнее всматривалась в облик своей отчизны, все глубже старалась понять характер ее обитателей. Черных. Белых. Цветных — так на Юге Африки называют метисов. Выходцев из Азии. Сложное переплетение социальных противоречий с расовыми и национальными представлениями и предрассудками. Государственную политику, ее способы разжигания противоречий, усиления расовой и национальной розни.

И в лаконичных рассказах этого сборника отлично выражены плоды размышлений Надин Гордимер. Зримо видишь, как полицейский режим калечит души людей, убивает в них все самое лучшее, подлинно человеческое, отучает быть простодушными и искренними, заставляет приспосабливаться, изворачиваться, ежеминутно кривить душой.

Видишь, как национальные и расовые предрассудки уродуют жизнь, в лучшем случае обедняют ее и крайне осложняют отношения между людьми, зачастую же приводят к поистине страшным трагедиям.

Надин Гордимер по южноафриканской расовой классификации принадлежит к высшей, привилегированной касте общества. Она — белая. И все же она борется против расизма белых, европейцев. Какое мужество для этого нужно!

Легко клеймить чужой расизм, чужой национализм. При этом вполне можно оставаться и расистом и шовинистом. На-дин Гордимер выдержала испытание на подлинный патриотизм и подлинный интернационализм. Поэтому ей веришь. Веришь, что она действительно помогает понять и далекую страну, и это сложнейшее создание природы — человеческую натуру.

Аполлон Давидсон

Пробуждающаяся Африка

Онсейчас в тюрьме, так что имени его я называть не стану. Как бы не вышло чего плохого, понимаете ли. Может, вы думаете, что и впрямь все поняли; но, живя за пять-шесть тысяч миль отсюда, не слишком торопитесь с выводами; вот если б вы жили здесь, то понимали бы кое-что другое: нам тут известно, что внешние проявления преданности друзьям — это для детишек, пусть себе держатся за руки на школьной площадке; а для нас это роскошь, ненужная и, быть может, опасная. Если я скажу, что был другом такого-то — чернокожего, который должен предстать перед судом по обвинению в государственной измене, какой ему от этого прок? А ко мне это лишний раз привлечет внимание и, как знать, быть может, окажется той, самой последней, решающей каплей… Да онбы первый со мной согласился…

Не то чтобы это сыграло такую уж важную роль, не будь заведенное на меня досье и без того достаточно пухлым; и не то чтобы онв самом деле был мне таким уж другом. Нет, вам не понять совсем другого: до чего у нас здесь все смутно, шатко. Мы до сих пор не знаем толком, что можно, а чего нельзя; как определить, что дружба, а что нет, если решительно все усиливает твой внутренний разлад — законы, и сомнения, и дух протеста, и осторожность, и, не в последнюю очередь, отвращение к себе… Разумеется, я говорю о дружбе между черными и белыми. Коль скоро ты, приятель, согласен общаться только с белыми в их загородных клубах и утопающих в зелени предместьях (если сам ты белый) или только с черными в их локациях и пивнушках (если ты черный), — это на тебя не распространяется, и ты с миром пройдешь весь жизненный путь до своего сегрегированного кладбища. Но ни он,ни я на такое не соглашались.