Они бродили по стоянке, любовно оглаживая поблескивающие капоты гоночных машин, и поглядывали то на пуделей, сцепившихся у самой площадки для игры в шары, то на людей, готовых передраться у входа в тоннель, где была мужская уборная.
— Да ну их, я уже столько наснимал всяких преступных типов, на всю жизнь хватит,— сказал Мэтт.
Прошли мимо старой девы в цветастых брюках, проливающей слезы над своим пуделем — тот был цел и невредим, хоть и участвовал в драке; поднялись по каменным ступеням на площадь, где в этот час толпились все приезжие, чьими машинами была забита стоянка и прилежащие узкие улочки, и многие из местных — одних привлекала арабская музыка, гремевшая в лавочке неподалеку от замка (хозяева ее были выходцы из французского Алжира), других — доносившиеся из ресторана Ше Риан глуховато-страстные звуки голоса самой Риан — пластинка той поры, когда талант ее был в расцвете. Был тут и карлик; он что-то цедил сквозь зубы, обращаясь к белокурой красавице американке, и, казалось, вот-вот ее искусает — друзья блондинки чуть не лопались со смеху, но старались не подавать виду и потому глядели на него вполне дружелюбно. Старухи в передниках и широкополых черных шляпах посиживали на скамейках. Тут же прогуливались еще пудели и итальянская борзая, похожая на стилизованную брошку из гнутой проволоки... Мужчины и женщины в купальниках шли, держась за руки, заглядывали на ходу в двери лавчонок и баров и тянули друг друга дальше — точь-в-точь как псы на разукрашенных поводках тянули своих хозяев. Когда мальчики проходили мимо пирожковой, Мэтт увидел там семейство Клайва — по-видимому, оно лакомилось своими любимыми оладьями с ликером,— но Клайв поспешно дернул его за руку и потащил дальше.
Потом они немножко посмотрели, как играют в шары; местный чемпион, мясник, лез из кожи вон, работая на публику. Был он весь розовый, в рубашке-сетке, сквозь ячейки которой пробивались пучки рыжеватых волосков, сплетаясь словно
стебельки вьющегося растения. Увидев сидящего в спортивной машине человека в черной накидке и с длинными, словно у кота, усищами торчком, Мэтт встрепенулся:
— Боже, да я его чуть не месяц стараюсь подловить!