Дом Инкаламу (сборник)

— Мы их в Лондоне слушали — их самих. Брат, сестра и я. Сестра купила пластинку «Помоги!», но здесь нам не на чем ее слушать.

— Надо же, везет некоторым! Видели живых биттлов, а? Я волосы отпускаю, чтобы как у них, обратил внимание? Эй, слушай, я притащу к вам маленький проигрыватель, пусть сестренка послушает «Помоги!».

— А когда ты можешь прийти?

— Когда скажешь. Я такой: одна нога здесь, другая там.

Сейчас, правда, надо тащиться на урок французского, черт бы его взял, а в двенадцать заскочить домой — эта старушенция мадам Бланш, должна покормить меня, прежде чем смотается зато потом мне лафа, могу прийти в любое время!

— Тогда давай сразу после ленча. Часа в два. Жду тебя здесь. А не мог бы ты прихватить снимки — ну те, где я?

Клайв опрометью бросился через дворик, толкнул затянутую металлической сеткой дверь, и она с треском захлопнулась за ним.

— Эй, тут есть один мальчик, говорит по-английски! Сейчас мы с ним болтали. Настоящий американец, выговор американский-разамериканский, вот услышите. А чего у него только нет! Вы бы видели: фотоаппарат «Полароид» — он меня щелкнул несколько раз, а я его даже не знал тогда, и еще «жучок», это маленький такой магнитофончик, записываешь людей, а они и не знают, и еще транзистор, ой, крохотный совсем, в жизни такого не видел!

— Значит, нашел себе приятеля. Слава богу, — сказала мать. Она нарезала для салата зеленый перец и протянула Клайву ломтик на кончике ножа, но он даже не заметил.

— Он ездит по всему свету, только иногда приезжает домой, немножко походить в школу.

— Да ну, а где он учится? В Нью-Йорке?

— Не знаю. Сказал, учится в Лабуде, что-то в этом роде. «Лабуда!» — так он сказал.

— Глупенький, это не название школы, а жаргонное словцо.

Здесь же, в комнате, служившей кухней и столовой, была душевая, и выдвижная дверь ее, замаскированная под дверцы буфета, вдруг заходила ходуном — кому-то не терпелось оттуда выскочить. Рывок — и показалась голова сестры.

— Кого ты себе нашел? Кого?

Лицо ее под хлорвиниловой купальной шапочкой все так и светилось безмерной надеждой, которую она возлагала на эту поездку.

— И мы сможем послушать твою пластинку, Джен, он принесет проигрыватель. Он американец.

— А лет ему сколько?

— Сколько и мне. Около того.

Она стянула шапочку, прямые волосы упали ей на плечи и на лицо, закрыв его до ресниц.

— Отлично, — бросила она деловито.

Отец читал «Утреннюю Ниццу», сидя у обеденного стола на стуле, чехол которого был вроде женской одежды: вокруг сиденья — желтая юбочка, жесткая спинка тоже чем-то обтянута. Когда Клайв вбежал, отец шутки ради подставил ему ногу — впрочем, безуспешно; ему подумалось, что надо бы еще как-то проявить к мальчику интерес, и, словно желая показать, что он все время прислушивался к разговору, он спросил:

— А как зовут твоего приятеля?

— Ой, не знаю. Он американец, ну, такой, знаешь — ходит с тремя кожаными футлярами.

— А… а… Так-так.

— Да он сегодня после ленча к нам придет. Отпускает волосы — под биттлов.

Это — специально для сестры; она уже добежала до середины каменной лестницы, оставив за собою вереницу мокрых следов, но сразу же обернулась на его слова.

А вот Дженни — она была уже большая и знакомила людей друг с другом по-взрослому — конечно же, сразу спросила американца, как его зовут. И ответ получила весьма обстоятельный:

— Ну, вообще-то меня зовут Мэтт — это сокращенное от Мэттью, второго моего имени. А полностью — Николас Мэттью Руте Келлер.

— Келлер-младший? — поддела его Дженни. — Келлер-третий?

— Ну почему же! Просто отца зовут Доналд Руте Келлер. А меня назвали в честь деда по матери. Ух и семьища же у нее — сила. Ее братья наполучали в войну целых пять орденов. Самый младший мой дядя, Род, — так у него дырка в спине, где ребра, такая здоровая — рука входит. Моя рука, не взрослого, — добавил он и сжал в кулак маленькую, худую, загорелую кисть. — На сколько еще у меня должна вырасти рука? Раза в полтора, а? Ну, чтоб кулак был большой, как у настоящего мужчины?

И он поднес руку к руке Клайва. Двое десятилетних с жадным интересом смерили кулаки: у кого больше.

— К твоему кулаку в придачу кулак Клайва — вот и будет Кулак Настоящего Мужчины, Удальца и Храбреца. Наша фирма высылает кулаки почтой. Не забудьте вырезать из газеты купон с нашим адресом. Достаточно вложить в конверт верх от коробки или разборчивый образец вашей подписи, — насмешливо сказал Марк, старший брат Клайва.

Но мальчики пропустили его издевку мимо ушей, а может, просто не поняли, что он над ними потешается. Не то Клайв, вероятно, улыбнулся бы, смущенно и вместе с тем горделиво — ведь блеск журнальной рекламы, которую высмеивал брат, чтобы поддеть его друга американца, падал отраженным светом и на него, Клайва. А Мэтт как ни в чем не бывало продолжал рассказывать дальше, с простодушием человека, считающего свою историю столь же обыкновенной и привычной, как привычны были для него когда-то материнские колени.