Дом коммуны

Сегодня, как никогда раньше, завалили рукописями Данилова. Очередь. И каждому надо побыстрее, немедля. Известное дело. Кто в очереди хочет быть? Но пока не разберется стилист со статьей сотрудника Лаховского — хода другим нет: как всегда, ветеран накрутит, что голову сломаешь: надо хорошенько подчищать рукопись. Лаховский не любил, когда его правили, один раз даже набросился на Данилова: «Ты это что, молокосос, меня еще будешь учить, как писать?! Да я в «Правде», если хочешь знать, печатаюсь»! Данилов, и действительно, видел там информушки, которые Лаховский, скорее всего, передавал по телефону. Сделал вид, что не услышал, хотя внутри закипало. А Лаховский висел над столом, как тот надоедливый комар: «Здесь не черкай! Тут правильно! Грамотей, однако!..» Лаховский списался, конечно, вчистую, был выжат, как лимон, попробуй поработай пером каждый день в течение всей сознательной жизни — что останется? Пшик. А ему все еще надо зарабатывать на кусок хлеба. Хотя голова — не вечный двигатель: снашиваются и там разные шестеренки-извилины. Даже учитывая и то, что мало кто помнит, когда Лаховский пригубил хоть раз рюмку. Работая в партийном отделе, он так приноровился писать отчеты с разных партийных собраний и конференций, что мог и не выезжать на место, дай ему по телефону фамилии выступавших — и читай назавтра статью с полным анализом всех проблем и перспектив. Один раз Лаховский проявил на дежурстве бдительность, за что законно получил благодарность от редактора. Тот уже подписал номер в свет, а Лаховский (про таких не зря говорят: ветеран не дремлет!) свежим глазом увидел, что какая-то несуразица получается. Сверху шел заголовок «Прыжок антилопы», а под этим материалом — тассовское клише, на котором очередь в мавзолей, и подпись: «К Ленину!»

Ляп был бы ого-о!..

После Лаховского на очереди материал Владимира Светлого, который, к удивлению, имел такую вот фамилию, а сам был похож на кавказца — волосы черные как смоль. Владимир Светлый дружил с Зосимовичем, они часто хохотали в коридоре: видимо, что-то интересное вспоминали из своих приключений. Светлый работал заместителем ответственного секретаря Рутмана, поэтому всегда ходил со строкомером.

Как-то Владимира Светлого разбирали на партийном собрании — жена пожаловалась, что тот приходит домой, особенно, когда возвращается из командировок, где щедро угощают, с запахом, которого она не может и на дух терпеть. Поскольку жена работала в райкоме партии, то ее жалоба, как посчитали, самая что ни на есть авторитетная и весомая. Не шуточки — довел женщину. Серьезней и быть не может. Собрание! Ну, собрались, пожурили, как и должно быть, нарушителя партийной дисциплины. Потом и ему слово предоставили: давай, выкручивайся, оправдывайся. Светлый был на удивление спокоен, уравновешен, кашлянул в кулак и серьезно произнес:

— Когда ж прихожу домой, как в райком партии!

Брызнул смех, и хотя секретарь и цыкнул, чтобы не забывали, где находятся, — не подействовало: ведь не секрет, что участники собрания не любят ходить в райком партии даже изредка. А здесь — каждый день.

Светлый отделался выговором. Но после того собрания домой зашел всего один раз — чтобы забрать вещи. Ключи оставил соседям.

Заглянула Тамара Баритонова, заместитель редактора, посмотрела на стопку рукописей, что лежала перед стилистом, осталась довольна: строчат, не сидят сложа руки, так что можно жить и завтра, и послезавтра. Хватит материалов на несколько номеров. А там еще ТАСС подкинет, БЕЛТа, АПН. Газета — молотилка, ей только подавай, перетрет, перемелет и спрессует все факты и новости, отчеты и криминальную хронику в подшивку, а Дубовец и Светлый, взяв по стопке, затянут свою любимую песню, из которой и знали, наверное, всего две строки: «На пыльных страницах... районных газет останутся наши следы...» Областная сбивает ритм. Поэтому хорошо будет и «районных». Это же в песне так, не в жизни.

А Данилов, ощущая приятную усталость в теле и легкий туман в голове, будет сидеть напротив в кафе, восхищаться певцами и серой пеленой сумерек на улице Ленина, миганием огненных брызг, и думать о том, что и они, как ни крути-верти, — нужные люди. Ведь они нужны читателям, которые живут и в этом красивом и уютном городе, и в самых отдаленных уголках области. Там ждут и читают газету. И вовсе незачем им, читателям, знать, что не заладилась у Зосимовича и Светлого семейная жизнь, а после работы, когда на город надвигается вечер, они любят посидеть в этом вот обычным кафе, где не всегда подметен пол и блестит стол, на который не поставишь локти — соскользнут.

И Данилову хорошо с ними. Иногда он вспоминает односельчанина деда Стефана, соседа и родственника, который сам не выписывал областную газету, а приходил каждый вечер к ним в хату, надвигал на свой нос, похожий после ранения на картофелину, круглые, с желтыми от времени стеклышками, очки и читал вслух газету... И все, окружив деда Стефана, слушали.