Дом коммуны

Нравилась Недоле красавица еврейка Мира, тут ничего не скажешь. Когда встречался он где-нибудь с ней мимолетом, то ощущал, как наливалось теплой нежностью тело, и он, почти не контролируя своих чувств, старался уступить ей дорогу, путался, словно среди деревьев, в своих длинных ногах, вызывался что-то ей поднести. Женщина также заметила, что теряется, встретив участкового. И это неспроста.

Как-то Недоля пригласил Миру на чай. Они пили чай, смеялись, и вот тогда Недоля впервые в своей жизни поцеловал женщину, как он сам считал, по-настоящему. Прижал к себе, и жадно припал своими губами к ее. Она не упрямилась, обхватила его за шею, словно давно ждала этой минуты, одержимо и горячо начала целовать в ответ. Недоля растерялся не на шутку и ощутил, как крепко билось у женщины сердце. Тогда она и заночевала у него. Прощай, молодость!..

— Выходи за меня замуж, Мира, — среди ночи, когда висел в окне ковшик месяца, прошептал он. — Я буду любить наших детей.

— Я подумаю...

Подумать надо было — все же Мира не одна, с дочерью, которая уже ходила в седьмой класс, надо было учесть и ее интересы. Хотя Галька и догадывалась, отчего мама неровно дышит, когда видит участкового или когда заходил про него мимолетный разговор. Галька — еврейка наполовину, отец у нее был русский, летчик, он погиб на войне. И если раньше еще жила какая-то маленькая надежда, что тот вернется, ведь всякое может быть, то теперь, когда прошло более десяти лет после окончания войны, об этом уже не думалось.

— Я выхожу замуж, дочь, — набравшись смелости, сообщила Мира о своем решении.

Та улыбнулась, обняла маму, сказала:

— Я очень, очень рада за тебя. И за участкового Недолю. К тому же, его надо откормить, ведь он совсем худой. Словно щепка. А ты умеешь, мамуня, вкусно готовить!.. Он знает, кому предлагать руку и сердце! Не был бы он милиционером!..

И все бы ничего , и все было бы хорошо, если бы не эта проклятая война. В одном случае она будто бы подарила Недоле счастливую возможность иметь рядом с собой любимую женщину, а во вторым — забрала ее, ту возможность. Нашелся муж Миры. Лучше б он уже молчал, лучше б!.. Так нет — откликнулся. Зачем? Ради чего? Или почувствовал каким-то внутренним чутьем, что его — и также, по-прежнему, любимая! — Мира выходит замуж. «Ты будешь моей, Мира! Только моей! Я не отдам тебя никому!..» Так бы мог сказать не только летчик Санковский, так бы мог сказать и он, участковый Недоля. Но он, Санковский, сказал все же эти слова первым, и победа оказалась на его стороне. Хотя — какая ж это победа, когда муж, и законный, получается, живет сейчас в Аргентине и, конечно же, вернуться домой не имеет никакой возможности. Если вернется, то что его ждет, он, бесспорно, знает.

В те дни Недоля был сам не свой, места не находил: переживал, что все так получилось. Теперь о женитьбе не могло быть и речи, ведь милиционеру не фарт сочетаться браком с женой пленного летчика-офицера, который предал Родину, и неизвестно еще, чем дышит и сама Мира, избранница участкового.

А больше всего Недоля почему-то жалел самого Санковского, который был далеко, — где та Аргентина, — и представлял, как страдает там без Миры, если даже не выдержал и напортачил ей. Да-да, именно — напортачил: теперь, когда муж перестал считаться погибшим, то и дочь лишилась всяческих льгот. А у нее же вся жизнь впереди, в том числе и учеба. Разве же он, Санковский, глупый и не понимал всего этого? Еще бы! Но, видимо, настолько было невтерпеж человеку, так приспичило признаться близким людям, что жив, что не умер и помнит о них, что пошел и на такой, необдуманный, на первый взгляд, шаг.

Не надо особенно укорять их, Недолю и Миру: они тайком продолжали встречаться, хотя и у Миры, и у Недоли появились позже свои семьи.

Участковый обзавелся двумя сыновьями. Парни росли шустрые, были такие же рослые, как и отец. Вскоре у сыновей появилось много друзей, и они разбегались, словно испуганные воробьи, когда в квартире появлялся Недоля. Кыш, однако!.. В квартире, на шкафу, в беспорядке валялись патроны от пистолета, — выдавали тогда их участковым никак пригоршнями, без особого учета, — и малышня, прежде чем незаметно заныкать один-другой патрон, чтобы потом бабахнуть во дворе, перебирала их, словно желуди, взвешивала в руках. Дети мечтали, что когда-нибудь Недоля даст им пострелять из настоящего пистолета. А тот имел неосторожность пообещать. Только не дождались — один из них, друзей детей Недоли, сделал «колотушку», та разорвалась в руке, раздробила несмышленышу палец. А когда началось расследование, выяснилось: украл патрон у Недоли. Участкового по голове не погладили, конечно же. И заставили навести на шкафу порядок.