В гостиной домика священника было тихо, если не считать шипения влажных поленьев в камине и непрестанного стука дождя по кедровой дранке крыши.
— Вы расслышали только один вопль за словом «нет»? — спросил Мэтью.
— Да, всего один вопль.
Ральф Пэрриш рассказывал Мэтью, что он проснулся от шума ссорящихся голосов и вопля брата. А потом он услышал, как его брат…
— А вы не слышали, как кто-то кричал: «У меня
— Единственное слово, которое я мог разобрать, было «нет». А остальные слова…
Он снова покачал головой.
— Отец Эмброуз… вы сказали, что когда голоса разбудили вас…
— Нет, меня разбудил дождь.
— Но позднее вы услышали ссорящиеся голоса… и пошли к двери вашего домика и выглянули на лужайку… А после этого посмотрели на побережье?
— Да.
— Вам его видно от дверей вашего дома?
— Да, конечно.
— И там не было ни души, ни на лужайке, ни на побережье?
— Нет, никого не было.
— А не было ли кого-то на побережье
— Нет, я больше не смотрел на побережье.
— А что же вы
— Я закрыл дверь. Шел очень сильный дождь. Я весь вымок.
— Вы закрыли дверь в свой домик. И что потом?
— Я запер ее. Я испугался.
— Вы испугались, но в полицию не позвонили?
— Нет.
— А почему же нет? Вы ведь только что слышали ссору, какой-то вопль, вы испугались… и не позвонили в полицию.
— Я не хотел привлекать внимания к церкви Святого Бенедикта.
— Почему?
— Среди моих прихожан есть гомосексуалисты, мистер Хоуп. Наш хор, весь музыкальный отдел наводнен педиками. Если бы в доме Пэрриша на побережье стряслась беда, то я бы не хотел, чтобы это бросило тень на законопослушных гомосексуалистов из моего прихода.
— Поэтому вы и хранили молчание.
— Да.
— А когда вы
— Я не ходил туда.
— Не ходили? А мне вчера сказани, что прокурор штата хочет вызвать вас в качестве свидетеля.
— В четверг ко мне приходил какой-то детектив из управления шерифа. Он проводил опрос в этой местности. И я не мог достаточно убедительно солгать ему в том, что я слышал в то утро.
— А он спрашивал вас подробно о том, что вы тогда слышали?
— Нет, его вопросы были общими. Он хотел знать, не видел ли и не слышан ли я чего-то необычного.
— В утро убийства?
— Да, и в течение предыдущих суток.
— И вы?
— Я рассказан ему о той ссоре и о вопле.
— Я имел в виду — в течение суток перед убийством.
— Нет. Ничего выходящего за рамки обычного.
— А не видели ли вы кого-нибудь в черном поблизости от дома Пэрриша? — спросил Мэтью.
Отец Эмброуз посмотрел на него снизу вверх. Мэтью был знаком этот взгляд. В нем были настороженность и холод.
— Так видели или нет?
— А почему вы об этом спрашиваете?
— Видели ли вы кого-нибудь в черной…
— Нет, — ответил отец Эмброуз.
Он наблюдал, как автомобиль Мэтью Хоупа съезжает с гравийной дорожки, как он исчезает в завесе дождя. А потом он смотрел только на дождь и размышлял, почему он не рассказал о той парочке, которую обвенчал за день до убийства. «Просто проезжаем мимо», — сказал высокий мужчина. «Такая очаровательная старая церквушка», — сказал рыжий коротышка. «Вполне подходящее местечко, чтобы обвенчаться», — снова подал голос темноволосый мужчина.
Был яркий солнечный день, наверно последний перед сезоном дождей. Они сидели там, на лужайке, позади его домика и болтали о чем-то. Мужчина был с ног до головы одет в черное. Черная куртка и брюки. Темно-синяя тенниска, которую можно принять и за черную. Легкие черные туфли, а носков вообще не было. Рукав куртки был разорван чуть выше правого локтя. Высокий темноволосый мужчина лет сорока с неряшливой трехдневной щетиной на подбородке, он выглядел потрепанным и поизносившимся в пути. И вот он сидел под солнышком и подавал вполне невинные реплики, а позже стал задавать такие же невинные вопросы. Он снял куртку: очень уж жарко было на солнцепеке. А рыжему коротышке, что был с ним, вряд ли было больше двадцати — двадцати одного. Длинные волосы цвета ржавчины, голубые глаза, веснушчатое лицо. На нем выгоревшие голубые джинсы, бледно-голубая тенниска, пояс с серебряными заклепками, сандалии. Оба сильно нервничали.